- «Здравствуйте, Алексей», - я скромно протянул руку.

Он испытующе глянул на меня, посмотрел в глаза и произнес, - «Похудел, подрос, молодец». Затем протянул мне руку, одновременно пожав ее и ткнув локтем в бок.

- «Мы - таскать баллоны, если хочешь, присоединяйся», - Алексей махнул рукой в сторону стоянки.

  На термометре было около тридцати градусов выше нуля. Конечно, я хотел. Чего еще можно хотеть в такую погоду.

Через минуту я, пошатываясь, шагал по пирсу, груженный сумкой со своей снарягой и двумя баллонами. С моря дул свежий ветерок, но от этого мои впечатления не ослабевали. Мокрый от пота, с прилипшей к телу футболкой я приблизился к двенадцатиметровому водолазному боту с гордым названием «Крым». На корме в ожидании сидел более удачливый, чем я дайвер, прибывший на корабль чуть ранее и счастливо остававшийся в неведении, что все снаряжение и основная часть баллонов еще на берегу.

  - «Знакомьтесь, Юра по прозвищу Челнок», - отрекомендовал меня Алексей и добавил, - «Мой лучший друг».

   Минут через тридцать после оговоренного времени отплытия основная часть решивших сегодня покорять глубины мирового океана собралась, с минуты на минуту должен был прибыть последний сегодняшний член нашего водолазного экипажа. Он мчался на такси сквозь перевалы Крымских гор к бухте с легендарным названием Балаклава, мобильная связь была плохой, и он никак не мог уразуметь по телефону, куда же, в конце концов, ехать.

  Тем не менее, начали готовиться к отходу. В этот день нам здорово повезло, ветер был с гор и прижимал стальное чудовище, с которого предстояло нырять, к причалу. Мы всем миром дружно отталкивали катер от берега, насколько это было возможно, по очереди запрыгивали обратно, но когда последний морской волк оказывался на палубе, корма вставала на свое привычное место, туда, где она простояла всю предыдущую ночь и нынешнее нелегкое утро.

  Позади нас у пирса стояла какая-то посудина, спереди по ходу небольшая моторная яхта стоимостью долларов тыщ, так в сто – сто пятьдесят. Мы несколько раз повторяли операцию, но результат был тот же, отойти, без риска задеть соседей было невозможно.

  Наконец морская душа рулевого не выдержала, как только последним прыгнувший Алексей оказался на палубе, он сдвинул сектор газа на «Полный вперед», «Крым» рванул параллельно пирсу, одновременно скользя кормой в сторону яхты стоимостью в три  годовых бюджета дайв-центра «Юникон Дайверз».

  - «Стой, стой!», - громко скомандовал Алексей, но было уже поздно, все было в руках провидения и рулевого. Последний резко вывернул штурвал влево, и корма, на пять сантиметров не достав до яхты, начала от нее удаляться. Я и по сегодняшний день нахожусь под глубоким впечатлением от этого мастерски исполненного маневра, но Алексей обо всем забыл, прежде, чем корма нашего судна отдалилась от красавицы яхты далее, чем на пол метра. И то ведь, чуть-чуть то у нас не считается.

  Крым быстро бежал по гладкой воде Балаклавской бухты, семь минут спустя мы вышли в море. Берег постепенно удалялся, за кормой искрился пенящийся кильватерный след, кто-то возбужденно кричал, - «Смотрите, дельфины, дельфины». Метрах в пятидесяти от нас, выгибая спины, выпрыгивали из воды эти красивые обитатели морских глубин. Пейзаж радовал глаз, спина начала забывать операцию по переноске баллонов, но тут вдруг ровный звук мотора оборвался и пропал, как будто его никогда не было. Мы мягко покачивались на волнах, над нами пролетали чайки, было тихо и очень спокойно.

  Из рубки выскочил рулевой с немного обалдевшим выражением лица и, обогнув надстройки корабля с кормы, помчался на нос. За ним чуть менее поспешно появился Алексей.

- «Сейчас пойдем дальше», торопливо бросил он и последовал за рулевым. Дельфины как-то враз всех перестали интересовать. Кто-то еще изображал из себя пылкого естествоиспытателя и стоял лицом к тому месту, где периодически появлялись коричневые тела грациозных морских животных, но, памятуя о системе Станиславского, так и хотелось крикнуть в спину этим любителям морской фауны, - «Не верю». Их выдавали уши, превратившиеся в чуткие локаторы, ловящие каждый звук оттуда, где возились Алексей с рулевым.

  Время шло, мы качались на волнах, скалы медленно, но неотвратимо приближались. Подлая природа показывала себя во всем своем обличии. Ветер, дувший с гор и не дававший нам отчалить в бухте, на море, хоть и не так сильно, но дул в сторону берега, грозя разбить наше судно о прибрежные камни. Если бы нам понадобилось в таком положении срочно на берег, он задул бы обратно, я в этом не сомневался ни секунды.  Грешным делом я начал подумывать, а не собрать ли снарягу и не одеть ли гидрокостюм на всякий случай. Несмотря на жару, вода была холодная и к купаниям в голом виде не располагала. А купаться, если так будет продолжаться еще минут пять-семь, придется, в этом я тоже не сомневался.

  Когда расстояние до берега, по моему мнению, было уже близко к критическому, и я был готов позорно бежать в трюм за гидрокостюмом, мотор вдруг чихнув, заработал снова, ровно и спокойно, как ни в чем ни бывало.

  «Крым», резко развернувшись, взял курс в открытое море.

Немного для приличия выждав времени, я поинтересовался у Алексея, что же это все-таки было и не повторится ли снова.

 - «Да не боись», - беззаботно махнул рукой старый морской скиталец, - «Воду забыли залить в систему охлаждения. Тут система двухконтурная, понимаешь?».

 Я кивнул. Конечно, я понимал все. Мне что двухконтурная, что трех, или какая там еще бывает, все равно, лишь бы работало. В крайнем разе, пусть даже и не работает, лишь бы не утонуло.

  Минут через сорок мы добрались до места нашего сегодняшнего погружения. Алексей всех ныряющих мудро разбил на две группы. Тех, кто еще не стал ветераном водолазного дела и имел всего несколько погружений, он поручил своему помощнику и другу Анне, с тем, чтобы она окунула их в морскую пучину у самого бережка, метрах на семи глубины. Таких же опытных за…ранцев, как я, имеющих чуть больше десятка опусканий в теплую воду, в двадцати метрах от берега, возглавил сам.

   Кроме меня в группе оказались еще два опытных ветерана, Паша и Саша ( у каждого до десяти погружений головы в ванную по самую макушку) и преуспевающий украинский юрист по кличке Бегемот. Алексей отвел всех нас на нос судна, где, удобно расположившись в полулежащем положении, мы подробно обсудили план предстоящего погружения.

  В принципе, Паше и Саше не следовало еще опускаться ниже метров двадцати, их подводная биография начала писаться всего около месяца назад. Но ребята готовились к небольшому морскому путешествию под названием «Железный капут».

   Для непосвященных – это трехдневный выход в море с остановками в местах гибели кораблей, подводных лодок или самолетов. Как правило, такие объекты покоятся на глубине метров от тридцати и глубже. В рамках этого самого “Капута” погружаются метров до пятидесяти пяти. Вообще техника безопасности гласит, что на сжатом воздухе разрешается погружаться до глубины сорок два метра и не более. Любой инструктор вам это объяснит. Дальнейший путь вниз грозит азотным отравлением и, как следствие, другими нехорошими вещами – потерей ориентации в пространстве, сознания, адекватности поведения. Но я не встречал еще ни одного инструктора, который бы на этом самом сжатом воздухе не ходил бы на глубину, ну, хотя бы метров на шестьдесят.

    «Дядя» Алексей ( он вообще-то на пятнадцать лет меня моложе, но я его так называл ) исключением не был и ребят готовил к чему-то подобному. На шестьдесят, конечно их никто вести не собирался, но метров сорок с небольшим им предстояло освоить.

   Мне «Капут» не грозил по причине того, что в самом его начале я должен был уезжать, мой отпуск заканчивался. Поэтому мне “разныриваться”, как принято говорить у подводников, особой нужды не было. Ребятам же надо было в этот раз опуститься до сорока метров ровно. Для них это был экзамен на все - и на технику погружения, и на умение понимать под водой старшего группы, и на адекватность поведения, и на способность оценивать обстановку. Поэтому с самого начала и было сказано, что погружение ровно на сорок метров, кто хоть на десять сантиметров опустится ниже, тому незачет.

 - “Ты”, - Алексей ткнул в меня пальцем, - «Доходишь до глубины тридцать метров и ждешь нас. Декомпрессиометр есть?»

- «Декомпрессиометр есть», - ответил я, - «Только я не пойму, почему вы идете на сорок, а я должен ждать на тридцати?”

Опыта у меня было немного побольше, чем у ребят и мужское самолюбие мне не позволяло согласиться с таким планом. Тем более, что в прошлом году я уже два раза был на сорокаметровой глубине, в течение года постоянно нырял, мои предыдущие несколько погружений имели место всего пару недель назад. Безусловно, для Алексея это был не аргумент. Настоящая нырялка может быть только в рамках клуба «Юникондайверз» под присмотром единственного правильного инструктора дайвинга на всей территории бывшего СССР Алексея Мордасова, ну в крайнем случае с кем-нибудь из его помощников. Все остальное это барахтанье потенциальных самоубийц в мутной воде. И любые погружения, происходившие без ведома Алексея здесь в зачет не шли.

- «Юра, ты пойми», - начал объяснять мне Алексей, - “Ты только приехал. Это твое первое погружение в этом году. Тебе надо «разныряться» для начала, ты сейчас не сможешь”

- «Почему это я не смогу», - возмущенно возразил я, - “Во-первых, смогу, во-вторых, в этом году я уже нырял и совсем недавно, на Ладоге. Там нырялка покруче будет, чем на Черном море, на десяти метрах уже ничего не видно”.

Алексей скептически улыбнулся, привел еще несколько железных аргументов, но, в конце концов, махнул рукой, - “Ладно, пойдешь с нами”.  В принципе, с Алексеем на дно морское и ребенка можно отпустить, все будет под контролем. В этом тут никто не сомневался, включая самого Алексея.

  «Крым» почти вплотную подошел к так называемой «Ушаковской стенке», громадной отвесной скале высотой метров триста. В прошлом году я разочек погружался здесь и знал, что отвесно вниз под воду она уходит еще на сорок метров , потом начинается пологий спуск.

  При погружении у меня всегда одна беда, я очень плохо переношу жару, и парится в гидрокостюме в ожидании замешкавшихся товарищей для меня сущая каторга. Быть в числе последних - тоже как-то неудобно, поэтому я для себя изобрел особый способ одевания. Я одеваю гидрик, если есть необходимость, жилет утеплитель, грузовой пояс, компенсирующий жилет с баллоном и одну перчатку. Шлем, предохраняющий голову от ледяной воды на глубине, я закидываю назад, маску натягиваю на шею, молнию утеплителя оставляю недозастегнутой, чтобы, основательно перегревшись на борту судна, была возможность запустить под гидрокостюм прохладной водички. Вторую перчатку я цепко, чтобы не потерять, держу в руке. Прыгнув в воду и быстренько остудив в воде готовую отказать от жары голову, я натягиваю остатки амуниции на себя, пока не слишком, иногда, организованные сотоварищи собираются в кучу. Как правило, я успевал всегда и, никого не задерживая, со всеми вместе уходил под воду.

Так как на сей раз нас было не слишком много, оделись быстро, дружно прыгнули с борта, собрались у стенки и приготовились к спуску.

- “Так, хлопцы”, -  последний раз давал наставление Алексей, - «Ныряем ровно на сорок метров. Поняли меня, ровно на сорок. Приборы у всех, пользоваться умеют все. Кто нырнет глубже сорока, все, незачет, поняли?», - он грозно посмотрел выразительным взглядом, несколько смягченным стеклом маски. Для пущей внушительности потряс кулачищем, затянутым в толстую черную перчатку перед носом Паши.

 Три моих товарища дружно закивали головами. Они поняли. Они все прекрасно поняли, они бы и без приборов после такого инструктажа заданной глубины не пронырнули бы.

Я, к глубокому моему сожалению, ничего не понял и, находясь чуть сбоку от Алексея, вне зоны его грозного взгляда, не стал утруждать себя кивком головы. Зачем? Так и совесть спокойней, если опущусь метров на несколько поглубже и оправдываться не придется, я же не сказал, что все понял. А зачет мне сегодня ни к чему, это у ребят зачет, вот пусть они головами и кивают.

  В моей книжке погружений уже была запись 41 метр, поэтому сорок меня сегодня никак не устраивала. Объясняться на эту тему с Алексеем я счел излишним и, когда он высоко поднял вверх правую руку с опущенным вниз большим пальцем, со спокойной душой выпустил излишки воздуха из компенсирующего жилета и, не торопясь, начал спуск на свои сорок два метра. Я же сказал, зачет сдают они, а не я.

  Метрах на двенадцати была небольшая пологая площадка, размером метра три на три. Все собрались, осмотрелись, посчитали друг друга, показали «О, кей». Алексей снова опустил большой палец правой руки вниз. Мы продолжили погружение.

  Одной рукой я держал себя за нос, периодически зажимая его и резко пытаясь выдохнуть воздух, выравнивая давление, второй трубку инфлятора, время от времени поддувая жилет, когда скорость погружения начинала возрастать. Одновременно поглядывал на табло декомпрессиометра, отсчитывавшего метры нашего пути вниз. Пятнадцать, семнадцать, двадцать.

   На Черном море вода обычно имеет весьма удовлетворительную прозрачность, сравнивать с Ладогой и, тем более с мелкими озерами русского севера нет никакого смысла. Если на Ладоге видимость семь- восемь метров это супер, то здесь она тянет только на удовлетворительно. Отличная видимость тут считается метров от пятнадцати и дальше. Я не говорю уже об освещенности. Если на Ладоге в хорошую солнечную погоду на глубине двенадцать метров полный мрак, то на Черном море и на пятидесяти легкие сумерки, видимость та же , что и на двадцати пяти.

  Сегодня видимость была на четыре с плюсом, метров десять-двенадцать. Но где-то на глубине чуть больше двадцати метров мы достигли термоклина, резко похолодало, вода вдруг стала прозрачной, как кристалл. Было впечатление, что кроме стекла маски перед глазами вообще ничего нет. Я глянул на прибор. За бортом плюс восемь градусов, погода летная. Спуск продолжался. После тридцати метров несколько изменилась освещенность. Свет стал как в пасмурный день на улице, хотя было солнечное, без единого облачка небо.

  Не торопясь, мы приближались к рубежу, за которым некоторым из нас светил незачет. Народ вел себя дисциплинированно, на сорока метрах остановились все. На рожон я не полез, в первую нырялку зарекомендовать себя, как неуправляемого не хотелось, успею еще.

   Все застыли на отметке сорок метров, собрались в кружок. Алексей проверил у всех давление в баллонах, все еще по разу показали «О,кей» и наш командор дал команду на всплытие.

  Я несколько замешкался ( я ведь полненький, неповоротливый, возраст опять же ). Молодые шустрые ребята Саша с Пашей рванули по пологой наклонной вверх, как за пряниками, за ними немного неуклюже, размахивая руками и ногами, медленно проплыл юрист Бегемот. Поравнявшись со мной, он остановился и махнул рукой, мол, поднимаемся. Я сделал знак «О,кей», надеясь, что он удовлетвориться и продолжит подъем, но не тут то было. Воспитанный в лучших традициях дайвинга Бегемот не мог в непонятной ситуации оставить товарища. Как так, все пошли наверх, а этот никуда не торопиться. Может, у него крыша поехала?

   Поняв, что Бегемот меня в беде не оставит, я начал изображать, что тоже иду наверх. Рвануть вниз на глазах моего верного товарища я не мог, он вряд ли бы понял меня, полез бы спасать и остался без зачета. Объяснить ему под водой, что я хочу опуститься еще на два метра, я не мог, слов не хватало. Я начал медленно разворачиваться в сторону, куда и все, сделал несколько слабых гребков ластами, придав своему телу видимость движения в заданном направлении. Юрист, убедившись, что со мной все в порядке, активно, на манер паровоза, заработал руками и ногами. Пять секунд спустя он был уже метрах в четырех впереди меня и метра на два выше. Из такого положения ему меня было просто не увидеть. Остальные были еще дальше и особого интереса к отставшим не проявляли.

   Я резко развернулся и, в несколько взмахов ластами, достиг нужной мне глубины. Увидев на моем приборе цифру 42, 5, я успокоился и последовал за всеми. Моего короткого побега никто не заметил.

 

На другой день я постарался подъехать за несколько минут до назначенного времени отплытия, чтобы немного схитрить и избегнуть тяжкой участи перетаскивания баллонов.

  - «Завтра никого не ждем, отходим минута в минуту», - твердо пообещал Алексей. Я, наивный, поверил.

  На площади у причала в Балаклаве машин было битком, я еле припарковался у поребрика, но авто самого Алексея не обнаружил.

  Взяв сумку со снарягой, я, не торопясь, дошагал до нашего бота, на палубе которого одиноко скучал рулевой.

  Узнав, что ребята вот-вот подъедут, я пошел вдоль причала, разглядывая яхты, катера и шлюпки всех типов и мастей. Объединяло их одно, над всеми реял, где поярче, где поблеклей, где вообще до безобразия обшарпано, гордый желто-голубой стяг.

  Засмотревшись на суда, я вздрогнул, когда рядом неожиданно прогремело, - «О, Юра уже здесь. Вот кто нам поможет. Юра наша машина вон там, у ворот». Мимо меня с двумя баллонами просвистел Алексей. Я, обречено вздохнув, повернулся и двинулся исполнять обязанности электропогрузчика.

  Когда я весь взмыленный, прикрепив принесенные баллоны к борту, спрыгнул на причал, Алексей разговаривал с каким-то респектабельным господином в широкополой шляпе и шортах. Увидев, что я временно освободился, Алексей немедленно представил господина мне, - «Знакомься, Юра, это Игорь,. Ныряет раз в году, но уже лет сорок подряд. Кстати, мой лучший друг».

  Двадцатью минутами спустя мы отошли от берега, на сей раз, не пытаясь размазать о причал соседнюю красавицу яхту. Воды во второй контур системы охлаждения тоже, очевидно, залили столько, сколько надо. До точки погружения дошли быстро и без эксесов.

  По пути, как положено, обсудили план погружений. Вернее план излагал Алексей, мы скромно молчали, внимая каждому слову, изредка смея задать какой-нибудь вопрос, по большей части не для того, чтобы что-то понять, а чтобы показать, что мы тоже кое-что в этом всем смыслим. Алексей снисходительно этого не замечал, более того, иногда, к восторгу спрашивавшего, произносил, - «Хороший вопрос, молодец, умница». Когда с планом закончили, Алексей в оставшееся до подхода к точке погружения время сообщил, что завтра «Крым» отдыхает, выходить будут из Севастополя на большом водолазном боте.

- «Будем погружать на подводную лодку», - сообщил Алексей, - «Потом нырнем на сбитый самолет».

  К моему глубокому сожалению, завтра я нырять не мог, у нас с женой были другие планы, изменить их было уже не в моих силах. Правда, в прошлом году я на эту лодку и самолет нырял и с этими погружениями у меня связаны забавные воспоминания, особенно с самолетом.

  Это был первый в моей жизни сезон подводных погружений. Был конец августа, но на открытой акватории я впервые в жизни нырнул два месяца назад, поэтому справедливо считал себя зеленым салагой. Я и сейчас по нырянию салага, но так уже не считаю, и ныряющая братия, послушав пару историй, авторитетно рассказанных мной между делом, принимает меня за опытного подводного волка.

  На корабле, с которого мы ныряли, собралось человек десять. Среди них были три парня, довольно бандитского вида и наружности. Все трое были из Москвы, счет вели уже не погружениям, а поездкам в места этих самых погружений.

- «Это было, когда мы второй раз в Испании ныряли». Или «Когда мы третий раз ездили нырять в Турцию»… «Нет, ты все путаешь, это было не третий раз в Турции, а третий раз в Египте», - ну и тому подобные разговоры заставили меня зауважать этих хлопцев. К тому же они оказались очень приличными ребятами, с совсем не бандитскими манерами и со мной общались по-дружески и с пониманием.

  Как бы то ни было, я к ним относился с благоговением с примесью страха что-нибудь сделать не так, помешать, вызвать их неудовольствие. Поэтому, когда они начали готовиться к погружению на сбитый во время войны самолет, я отошел подальше, с целью не мешать и собрался в мгновение ока, чтобы ветераны дайвинга меня не ждали.

  Ветераны особо не торопились, что-то бурно обсуждали, заливали под гидрокостюмы теплую воду. Я скромно стоял в сторонке, парился в напяленном полностью снаряжении, изо всех сил пытаясь понять и почерпнуть что-либо из того, что они делали, чтобы хоть таким образом обогатить свой скромный опыт. Надо сказать, что почерпнуть мне не удалось ничего, все их действо для моего понимания носило совершенно непостигаемый характер. Правда, это только усилило мое уважение к ним.

  Когда мой северный организм был уже на грани закипания, и из-под шлема начали выходить первые, еще не видимые окружающим струйки пара, я тихонько, без особой надежды на успех спросил у Алексея, нельзя ли мне начать погружение одному. Глубина в этом месте была детская, порядка шестнадцати метров, в одиночку я нырял уже раз десять, страха при этом не испытывал, поэтому в настоящий момент испытывал только одно желание – поскорее забраться в прохладную воду.

  На мое счастье Алексей был того же мнения о глубине, что и я и на ходу бросил, - «Давай». Потом, пробежав метров пять по палубе, резко обернулся и добавил, - «Юра, только ради Бога, я тебя умоляю, там очень илистое дно, постарайся не намутить воду. За тобой пойдут ребята, если ты все взбаламутишь, им там делать будет нечего».

  Я клятвенно заверил, что буду плавать только вверх ногами и очень осторожно и бросился в прохладную, приятно успокаивающую мой перегретый организм воду.

  Две минуты спустя я, уже придерживая рукой ходовой конец ( Веревка, привязанная одним концом к объекту погружения, вторым к буйку. Устанавливается для облегчения выхода на точку погружения ), спускался сквозь желтую толщу мути. Видимость была очень плохая, метра три-четыре, не более, в воде висела мелкая взвесь песка и ила. Самолет без одного крыла и с полностью исчезнувшей обшивкой фюзеляжа я увидел с высоты метров трех. Очень аккуратно, действительно почти вверх ногами, чтобы ласты не касались илистого дна и не поднимали муть, я осмотрел самолет, заглянул в кабину пилота, доплыл до хвоста. С хвоста самолета кабина еле угадывалась, настолько была плохой видимость, пропеллера вообще не было видно. Я очень переживал, чтобы меня не назначили виновником такой мутной картины.

  Пару минут спустя медленно и тоже очень аккуратно к подводной экскурсии присоединилась Анна, москвичка, технодайвер, количество погружений тянет к двум сотням. Ее авторитетного мнения я тоже очень боялся, поэтому, чтобы ненароком не помешать ей, вообще отплыл в сторонку, только чтобы не терять из виду самолет и не потеряться самому. При видимости три-четыре метра это сделать очень просто, и находясь потом практически рядом, можно обыскаться друг друга и не найти. Я не опасался остаться один, в крайнем случае, всплыл бы, да и все, но выволочку за самостоятельное плаванье я уже получал, и получать снова особым желанием не горел.

  Итак, я завис в нескольких метрах от самолета и метрах в полутора над дном и наблюдал издали ( тут можно так сказать, когда очертания самолета и человека только угадываются, а не видны ), как Анна изучает матчасть истребителя. Ее ласты, так же как и мои, находились гораздо выше головы, после ее нескольких проплывов вдоль самолета видимость совершенно не изменилась.

  Мне не раз приходилось слышать от инструктирующих при групповом погружении и до этого случая и после, - «Опускаемся в позе парашютиста». Имеется в виду парашютист, у которого еще не раскрыт парашют, то есть тело почти горизонтально, голова чуть выше, ноги, руки раскинуты в стороны. В таком положении медленно опускаются или, как выражаются дайверы, падают на дно, конечно же не так стремительно, как парашютисты. Нормальная скорость погружения – семь метров в минуту, на практике немного быстрее.

  Но тут я увидел опускающееся подразделение именно парашютистов, только парашюты у всех, очевидно, были уже раскрыты.

  Три пары ласт, принадлежавших испытанным ветеранам дайвинга, стремительно неслись сверху навстречу илистому дну. Не знаю, как восприняла эту картину Анна, если обратила внимание, но у меня было впечатление, что, действительно, спускается парашютный десант.

  Первая пара ласт, не снижая скорости, грохнулась о дно. Клубы всколыхнувшейся взвеси стремительно потянулись вверх. Вторая пара картину только усугубила. Приземление третей я уже не видел, поскольку все утонуло в желтовато-белой мутной мгле.

  Хорошо памятуя, что под водой теряться нельзя, что инструктор тоже человек и будет переживать, если кто-то потеряется, я подвинулся на пару метров в сторону самолета, чтобы был хоть какой-то ориентир. Видимость была уже порядка полуметра, я с трудом различал предметы, бывшие на удалении от моих глаз далее, чем моя вытянутая рука.

  Поскольку московские ребята тоже опускались по ходовому концу, они находились совсем рядом. Я их не видел, но знал это точно. Опасаясь навлечь на себя гнев инструктора ( на сей раз это был Игорь Игменов ), я попробовал подплыть в сторону предполагаемого местонахождения ребят.

   Перед моим носом мелькнул фрагмент чьей-то руки, пару секунд спустя на мгновение показалась спина, еще через несколько секунд я получил ластой по голове. Не смотря на полное отсутствие какой-либо видимости, я разглядел, что группа из трех московских ребят и Игоря чем-то очень серьезно занята. Вдоль белого ходового конца шел еще один, голубой, которого ранее не было. Один из ребят держал кусок этого конца, остальные сосредоточенно плавали вокруг его, пытаясь что-то сделать. Со стороны все это напоминало какой-то фантастический танец, смысла которого я абсолютно не понимал.

   Прекрасно зная, что народ под водой, исключая меня, собрался очень опытный, я благоразумно решил не мешать и отплыть немного в сторону, тем более, что пока я все это разглядывал, успел еще пару раз получить ластами по голове.

   Немного отойдя, я опять оказался в кромешной бледно-желтой мути. Развернувшись, я к тому же потерял ориентацию и теперь, вообще, не знал в какую сторону плыть.

  Продолжать подводную экскурсию при такой видимости для меня не было никакого смысла. Видно ничего не было, а просто висеть в желтой мути было скучно и одиноко. Прекрасно памятуя, что инструктор все же человек, я попытался разыскать под водой Игоря, чтобы хотя бы показать ему, что я поднимаюсь. Что-либо разглядывать рядом с высадившимся десантом не было никакой возможности. Несколько раз поменяв направление, я все же случайно натолкнулся на нос самолета, и уже ориентируясь по нему, доплыл до ходового конца, по которому быстро нашел всю группу в том же составе и за тем же занятием.

  Немного смущаясь, что отрываю народ от серьезного дела и в тоже время, будучи заинтригован, чем же они там все-таки заняты, я с трудом выделил из общей массы тел голубой гидрокостюм Игоря и несмело постучал рукой по его плечу. Игорь оглянулся, я показал большим пальцем себе в грудь, потом вверх, он кивнул и тут же забыл о моем существование, продолжив свою непонятную для меня работу. А я убыл, искренне радуясь, что никому уже не мешаю.

  Когда народ вылез из воды, я не слишком лез с расспросами, что там было, хотя любопытство несколько и разбирало меня. Пусть ребята разденутся, отдышатся, может сами чего начнут обсуждать, тогда и спрашивать ни о чем не придется.

  Но разговор шел о чем угодно, только не о минувшем погружении. Опять шли обсуждения, какой они видели стриптиз, когда третий раз ныряли в Испании, как потом трудно было объяснять жене, что видео кассета, на которую они стриптиз записали, не их и к ним попала случайно. Я терпеливо слушал, не перебивая опытных глубоководных волков, внимая их повествованиям, стараясь выудить что-нибудь полезное для себя.

  Наконец, кто-то из них, заметив мое скромное молчание, поинтересовался, чего это я так рано поднялся на поверхность. Я и объяснил, что, видя, как они там все заняты чем-то важным, решил не мешаться. Мои слова были встречены громким хохотом.

  - «Это у меня веревка вокруг шеи запуталась, когда опускались, ребята помогали распутывать», - пояснил один, самый грозный и самый опытный на вид. Все немного посмеялись, Игорь похвалил меня за дисциплинированность, я остался доволен собой и своим поведением.

  Весь свой первый сезон подводных погружений я немного комплексовал перед опытными ныряльщиками, боялся сделать что-нибудь не так, ударить лицом в грязь. Я побаивался и Алексея и Анну и этих московских ребят, но особенно я боялся сделать что-то не так при Игоре. Пару дней назад он водил нас нырять с несколькими совсем начинающими дайверами, и у меня с ним произошел небольшой инцидент.

  Как я уже упоминал, это был в моей жизни первый сезон погружений на открытой акватории, я толком ничего не знал и не умел, но техникой погружения владел вполне, и правильно и сравнительно быстро надеть на себя снаряжение для меня не составляло труда. В бассейне, по крайней мере, я нырял уже пару лет. Вновь приехавшие ребята заявили, что нырять умеют, опыт есть, все, чуть ли не двух звездные подводные пловцы. Ну, двух звездные, так двух звездные, меня-то это вообще не касалось. Игорь, бывший в этот день нашим старшим инструктором, им поверил.

   Когда стали подходить к месту погружения, тут-то выяснилось, что наши двух звездные одеваться-то и не умеют. С грехом пополам, кое-как, они все же собрались, но, когда один из них, готовясь уже к прыжку в воду, присел рядом со мной, я обратил внимание, что у него в порядке далеко не все. Инфлятор оказался за спиной и перекручен с плечевым ремнем, ласты затянуты, но замки почему-то не застегнуты, манометр вывернут так, что под водой посмотреть на него потребуется усилие, грузовой пояс болтается на бедрах. До команды «В воду» остаются считанные минуты. Я начинаю поправлять его снарягу, затягивать ремни, объяснять, чем и как пользоваться, попутно спрашиваю, поддут ли жилет. Что это такое и зачем делается, мой подводный компаньон толком не знает. Быстренько объясняю, как жилет поддувается и зачем, как затем и в каких случаях воздух из него стравливается, показываю на какие кнопки нужно давить. Надо отдать должное, товарищ оказывается способным учеником и все схватывает на лету. В то же время он проникается ко мне глубоким уважением, принимая за опытного, бывалого водолаза. Мне же все-таки было любопытно, где это он и когда нырял с такими великолепными навыками. Оказывается, года полтора назад они ездили в Турцию и один раз опускались на дно морское, но там сервис намного выше нашего, инструктор сам одевает дайвера, поддувает жилет и чуть ли не в воду его на руках опускает. Мне очень хотелось спросить, в туалет за дайвера там инструктор не бегает?

  Но, так или иначе, через пару минут мы уже бултыхались в воде, покачиваясь на легкой черноморской волне. Собрались в кружок, Игорь дал последние наставления, и мы дружно начали выпускать из жилетов воздух. Мой партнер и ученик поневоле не подкачал и опускался нормально. Впереди, ниже всех шел Игорь, рядом с ним еще один поклонник турецких дайвцентров Костя. На глубине метров пять Константин, сделав каскад непонятных движений, пулей рванул наверх. Игорь поднялся за ним, мне пришлось последовать за Игорем, мой новоиспеченный ученик, решив, что со мной не пропадешь, вообще все делал как я.

  На поверхности выяснилось, что у Кости не продуваются ушки ( в Турции это тоже наверное делает инструктор ). Игорь снова подробно объяснил, как правильно продуваться, и мы предприняли попытку номер два. На тех же пяти метрах все повторилось вновь, Игорь снова ушел вверх, вслед за Костей, я же немного помедлив, решил продолжить погружение. Мой верный ученик уже давно понял, что главный инструктор тут я, и неотступно следовал за мной. Мы опустились на дно, на глубину метров двадцать, точно не знаю, прибора тогда у меня еще не было. Минуты полторы подождали, качая на ластах маятник, потом я немного призадумался.  

  Из теории погружений я почерпнул, что умственная деятельность человека с увеличением глубины резко ослабевает. На себе этого в данной ситуации я не почувствовал.   

  Погружаться с народом, который впервые надевал на себя гидрокостюм, мне уже приходилось. Обязательно в такой группе попадался хотя бы один, который нормально, с первого раза упасть на дно не мог. Начинались подъемы, спуски, снова подъемы, снова спуски. Воздух расходовался, время моего пребывания на дне по этой причине сокращалось. Во мне заговорил предприимчивый, прижимистый, жадноватый бизнесмен. Если я заплатил деньги за погружение, почему я должен летать в толще воды вверх-вниз из-за какого-то товарища, который предпочел обучение в Турецком дайвцентре нормальному обучению у нас на Родине, да хотя бы даже в «Юникондайверз» у Алексея Мардасова. Я то ведь, не смотря на мою неопытность, не летаю туда-сюда, не задерживаю всю группу.

  Я подождал еще минутку, Игорь с Костей не появлялись.

- «Ну и пусть их, деньги то ведь уже заплачены», - подумал я. Мой верный спутник неотрывно во все глаза смотрел на меня. Я махнул рукой, указывая направление, и мы тронулись в путь, начав экскурсию по подводным окрестностям города героя Севастополя.

  Кто-то скажет, что глубина все же подействовала на мои умственные способности, и я забыл некоторые из правил аквалангистов. Нет, я все прекрасно помнил.

  «Если кто-то потерялся под водой, все остаются на месте в течение двух минут. Потом всплывают на поверхность»

  Я это прекрасно знал. Я знал, помнил и отдавал себе отчет, что мне попадет. Но я же заплатил за эту подводную экскурсию. Жадность победила.

  Мы, не торопясь, но очень верно удалялись от места, с которого начали спуск. Внизу все было усыпано огромными валунами, некоторые из них имели размер одноэтажного дома. Дно было практически ровным, только справа присутствовал небольшой свал вниз. Мы немного прошли вправо, там было больше валунов. Они стояли друг на друге, в некоторых местах между ними образовались проходы. Картина была фантастическая. Мой компаньон вел себя более чем достойно, немного осмелел и жестом предложил спуститься еще глубже. Но я, памятуя, что прибора, измеряющего глубину у нас нет и легко можно залететь на декомпрессию, показал рукой в другую сторону. Он беспрекословно последовал за мной.

   Всплывать положено, когда в баллоне остается пятьдесят бар ( имеется ввиду небольшая глубина, приблизительно на какой находились мы ). Я, особенно когда нырял в одиночку, расходовал воздух до тридцати, а иногда и ниже, хотя это не рекомендуется уже не в целях безопасности, а с целью наилучшего сбережения баллона. Сейчас, прекрасно осознавая, что меня ждет на поверхности, я, когда стрелка манометра подползла к красной черте у цифры пятьдесят, сделал знак «Подъем». Мой дисциплинированный коллега немедленно последовал за мной.

   На поверхности моря метрах в двадцати от нас на волнах спокойно покачивался «Крым», на борту которого я тут же разглядел Игоря, грозящего нам своим немаленьким кулаком.

  Игорь был рассержен до крайности и я, еще не выйдя из воды, начал свои объяснения.

Памятуя массу русских народных пословиц и мудростей, типа «повинную голову меч не сечет» или «лучшая оборона, это наступление» я активно начал доказывать Игорю, что все было хорошо, что мы не виноваты, что просто так получилось. Игорь в свою очередь весьма эмоционально нам объяснил, как он переживал, как, согласно правилам, нарезал круги радиусом пятнадцать метров вокруг места нашего погружения, как всплывал и потом снова погружался. Именно тогда от него я и узнал, что инструктор, он тоже человек, он переживает, волнуется и неприятностей в виде двух бездыханных тел не хочет. Мой товарищ по побегу практически все время скромно молчал, лишь в самом начале нашего тяжелого мужского разговора ткнув в мою сторону пальцем и сказав, - «Так вот же, я с ним был».

  Игорь, впрочем, отошел очень быстро, пять минут спустя после нашего разговора был уже совершенно спокоен и, я бы сказал, умиротворен. Наказаний для меня в виде лишения права погружений или еще чего-нибудь не последовало. Вообще об этом случае он мне более никогда не напоминал.

  Во время нашего разговора Костя, уже переодетый с легкой зачарованной улыбкой счастливого человека сидел на корме катера и отрешенно смотрел вдаль. Рядом стояла начатая бутылка дорогого импортного напитка. Костя счастливо улыбался.

- «Я взял все-таки свое, сходил на двадцаточку. Какая прелесть!», - все, что я от него в этот день услышал.

  Мой способный ученик быстренько присоединился к своему товарищу по турецкому дайвцентру и, двадцать минут спустя, погрузившись в Нирвану, уже дремал на носу судна. Погружение на дно морское его более не интересовало. В Нирване было лучше. Бутылка стремительно пустела, через час он вряд ли толково смог бы объяснить, где он и как сюда попал.  Он был в Севастополе еще дня три, его товарищи ныряли каждый день, но его я больше не увидел и имени его так и не узнал. Уйдя в эту самую Нирвану, он так все эти дни в ней и провел и, по словам друзей, в том же состоянии был посажен в самолет и отправлен в Москву.

  А с Игорем я больше никогда инструкций не нарушал и вел себя очень примерно.

 

 

  Между тем, пока я предавался приятным воспоминаниям о нырялке прошлого года, «Крым» подходил к месту нашего нынешнего погружения.

  Алексей вкратце изложил план, - «Сегодня отрабатываем ориентирование. Компасы есть у всех?», - он обвел нас мудрым внимательным взглядом и почему-то остановился на мне, ткнув в меня пальцем.

- «Так, Юра, у тебя компаса нет», - в голосе звучала непоколебимая уверенность.

- «У меня есть все», - не менее убежденно ответил я и показал ему компас, - «Только не пойму, на фиг он здесь мне нужен?»

  Алексей был приятно удивлен и компас велел на руку нацепить. Я, под нос бухтя нечто невразумительное, повиновался, хотя не очень понимал, зачем в такой толпе при видимости восемь метров каждому по компасу. Но вот в таких ситуациях и становится ясно, чем отличается простой, заурядный ныряльщик от мудрого, опытного и бывалого инструктора дайвинга, каким, безусловно, является наш общий любимец и кумир Алексей Мардасов, в чем я минут двадцать спустя и убедился.

  План погружения был следующий. Прыгаем в воду, глубина за бортом порядка двенадцати метров, опускаемся на дно, собираемся вместе и идем по азимуту сто восемьдесят градусов. Дно имеет небольшой уклон вниз, по нему достигаем глубины приблизительно двадцать метров. Далее каждый плавает сам по себе. Группа в этот раз была достаточно опытной, я со своими сорока погружениями был в ней самый зеленый.

- «Так, глубина тут небольшая, поэтому отставших не ждем. Напоминаю еще раз, азимут сто восемьдесят градусов, если кто потеряется», - подытожил инструктаж Алексей.

  Температура воздуха была около тридцати, но море еще в этом году не прогрелось и даже на поверхности к купаниям в голом виде не располагало. А метрах на пятнадцати вода была восемь – девять градусов, поэтому я предпочел надеть утеплитель, но по причине большой жары на поверхности, как обычно, оставил ненатянутым шлем и одну перчатку.

  Прозвучала команда «В воду» и все дружно свалились за борт. Я немедленно принялся натягивать на себя перчатку, а затем шлем. Но на сей раз что-то произошло, и натянуть шлем мне никак не удавалось. Его край завернулся вовнутрь, а рука, облаченная в толстую перчатку, не могла определить то место, за которое надо было тянуть. Просить помощи я постеснялся. Ну, как же, такой опытный подводник и просить помощи…  Короче, пока я мучался, вся группа дружненько ушла под воду. Я еще не терял надежды догнать ребят, поэтому, продолжая яростную борьбу со шлемом, следил за пузырями, идущими из-под воды и, по мере возможности, подгребал ластами, чтобы не упустить их из виду. Сражение длилось довольно долго, я старался изо всех сил справится со снаряжением и не потерять из виду пузырьки. В какой-то миг я, наконец, почувствовал, что рука ухватила край шлема, все внимание я сконцентрировал на нем и, когда шлем и маска были все же надеты, пузырьков около меня уже не было.

  Мне сразу стало сиротливо и неуютно. Я неоднократно нырял в одиночку, на такой глубине и при такой видимости, считаю это совершенно безопасным, но быть единственным из группы, который в таких легких условиях сумел потеряться, было очень неприятно, хотя Алексей прощал и не такое.

  Я последний раз осмотрелся вокруг, надеясь увидеть идущие из глубины пузыри, но кроме небольших, плескавшихся вокруг волн, ничего не увидел. Выпустив из жилета воздух, я в полном одиночестве опустился на дно.

  «По компасу под водой можно более-менее ориентироваться, в каком направлении плыть, но искать удравших товарищей бесполезно», - думал я, подняв левую руку до уровня глаз и поворачивая свой корпус так, чтобы в маленьком окошечке появилась цифра сто восемьдесят.

  «Поплаваю один, не впервой», - обиженно думал я, тем не менее, двигаясь именно по заданному азимуту.

  Вокруг было навалено огромных валунов, метров по пять в высоту. Попадались среди них и гиганты по десять – двенадцать метров. Я плыл среди них, старательно выдерживая направление, впрочем, в полной уверенности, что никого не найду.

  Но, слава Богу, что мир создан так, что всегда найдется кому за нас, сирых, подумать. А мы, эти самые сирые, тоже созданы так, что никому не верим, никто нам не авторитет, но когда нам что-то говорят умные люди, такие как Алексей Мардасов, мы, бухтя и выражая недовольство, все же повинуемся им и древним инстинктам выполнять волю старшего. Так было и со мной.

- «На кой черт мне этот компас, я привык на эту руку одевать декомпрессиометр. Чудит Леша», - думал я на борту катера.

  - «Ну и помог мне этот ваш компас, где же вы мои друзья – товарищи», - так мне думалось под водой.

Выплывая из-за огромного валуна и уже не пытаясь даже кого-то найти, но, тем не менее, не сбиваясь с заданного азимута, я вдруг увидел ласту, вальяжно махнувшую и исчезнувшую за следующим валуном, который был впереди меня метрах в восьми по курсу. Я приналег на ноги и, минуту спустя, обнаружил всю нашу подводную братию в полном составе. Алексей тоже заметил меня, подплыл, помахал рукой, потом показал мне на голову. Я не понял, он протянул к моей голове руки. Я опять ничего не понял и отрицательно замахал руками, мол, ничего не надо. Тут я получил еще один урок, который гласит, что инструктора под водой надо слушать всегда.

  Алексей развел руками, мол, твое дело и мы продолжили наш путь. Глубина медленно увеличивалась, на моем приборе было уже шестнадцать метров. Мы проплыли еще метров тридцать вперед, глубина продолжала возрастать и, когда достигли границы термоклина, у меня вдруг от холода заломило лоб и макушку головы. Я себя никогда не считал ни слишком умным, ни сообразительным. Но тут до меня мгновенно дошло, что на поверхности я неправильно натянул шлем и голова у меня закрыта только до середины, а над остальной частью шлем только нависает, не предохраняя от воды. И Алексей, подплыв ко мне, не шутки шутил, а хотел помочь. Вообще, такие, как я, задним умом очень сильны, но поэтому мы и не инструктора и максимум, на что способны, это собраться в нестройную толпу подводных экскурсантов.

  Делать было нечего, пришлось под водой срочно стаскивать перчатку и голой рукой поправлять шлем. Рука немела от холода, но это было лучше, чем занемевшая голова. В конце концов, я справился и со шлемом и с перчаткой, рука постепенно согрелась и сегодня я вспоминаю об этом как о забавном случае. Но инструктора советую всем слушать всегда, хотя лично у меня это иногда не получается.

  Когда все поднялись на борт, Алексей весело меня поприветствовал,- «Юрка, молодец, ты нас нашел».

Я был доволен собой, тем не менее, понимая, что в моей удаче под водой более сыграл роль случай, чем мое умение и находчивость. Но про это я скромно промолчал, выслушивая комплименты более опытных подводников.

Минут двадцать спустя «Крым» неторопливо двигался в сторону Балаклавы, все отдыхали, пили чай, Алексей вольготно расположился на носовом баке катера. Зазвонил мобильник, Алексей неторопливо вытащил его из кармана.

- «Да, здравствуйте, да, я Алексей, да, Мардасов. Ой, вы к нам хотите приехать понырять, конечно, мы будем очень рады», - по тону Алексея я понял, что его собеседницей является женщина.

- «Где жить? Жить мы вам найдем, не волнуйтесь, приезжайте, с этим проблем нет. Снаряжение? Да у нас его навалом. Вы знаете, к нам многие приезжают со своим. При  погружениях потери составляют в среднем семнадцать процентов. Мы просто стаскиваем снарягу с оставшихся под водой и все. Так что с этим у нас все в порядке».

  Я, чтобы не мешать разговору отошел на самый нос катера, но и там до меня доносилось, - «А сколько вам лет, если не секрет? О, так это же просто здорово, мне тридцать четыре, значит, у нас с вами обязательно будет роман, приезжайте обязательно».

 

Несколько дней я не нырял, потом было погружений пять ничем выдающимся не запомнившихся, кроме, как, пожалуй, постоянных обещаний Алексея свозить меня на Фиолент. Каждый день заканчивался словами командора, - «Завтра никому не опаздывать. Ждать не будем. Специально для нашего дорогого Юры Челнока идем на Фиолент».

  Но каждое следующее утро начиналось тоже без особого разнообразия. Командор знакомил меня с очередным своим самым лучшим другом, причем, зачастую вчерашний лучший друг стоял рядом. Затем он произносил, - «Юра, ты нас извини, вот Володя

( Саша, Петя, Сережа и т.д. ) приехал всего на один день, ему надо нырнуть там-то и там-то, на Фиолент мы с тобой обязательно пойдем завтра».

  Как-то Алексей в самом начале моего пребывания на его гостеприимном судне сказал, что там очень красиво и пообещал назавтра нас туда доставить. Мне-то, честно говоря, все эти красоты до фонаря. Лично я ныряю только из-за чувства экстрима, поэтому меня мало интересуют небольшие глубины, пусть там хоть сады Семирамиды цветут, мне все равно. Но мне было интересно, за те десять дней, которые я собирался провести в Крыму, выполнит Алексей свое обещание или нет. Забегая вперед, скажу, что на Фиоленте мне побывать так и не удалось, но от слов своих Алексей не отказался и в следующем году торжественно обещал завершить задуманное мероприятие. Я ему верю.

  В последний день моего пребывания у Алексея с утра был представлен новый лучший друг, затем объявлено, что мы сегодня снова идем на сорок метров, правда, теперь без зачета, то есть, если кто промахнется и залетит на сорок один, наказан не будет.

Назавтра Алексей с большой командой отправлялся на тот самый «Железный капут», я же должен был на днях уезжать и идти с ними не мог. Это был последний мой день погружений в Крыму в этом году, и я решил его отметить чем-нибудь выдающимся, хотя бы в моей подводной карьере.

  - «Жаль, Юрка, что ты не идешь с нами. Крымское вино, на берегу вечером танцы, девочки. Может, передумаешь, пойдешь с нами?».

  - «Какие девочки, я же с женой», - грустно ответил я.

  - «Ах, да, ты к нам со своим самоваром приехал. Не надо Юра в гости свой самовар возить».

 Возразить было трудно, как всегда, командор был прав.

 Когда до места погружения оставалось ходу минут двадцать, Алексей изложил план, которым мы должны были руководствоваться при спуске на дно морское.

  - «Как обычно, собираемся вместе, по команде начинаем погружение. Падаем вниз в позе парашютиста до отметки двенадцать метров. Там небольшая площадка, собираемся, осматриваемся и по склону, приблизительно сорок пять градусов, продолжаем спускаться. На тридцати метрах еще одна площадка, собираемся, осматриваемся, если все нормально, идем дальше. Доходим до сорока метров, останавливаемся, смотрим и начинаем медленный подъем вверх. Всем все понятно?», - Алексей обвел взглядом расположившихся вокруг него дайверов. Все дружно закивали головами, в том числе и я, хотя про себя сказать однозначно, что я все понял, не мог. То есть я понял, что сказал наш самый любимый и лучший от Красного моря до Северного Ледовитого океана инструктор, но я не мог сказать, что собираюсь с абсолютной точностью следовать его словам. Сегодня мой последний подводный день в Крыму, и где у меня еще в ближайшее время будет возможность упасть на пятьдесят метров. Не на Ладоге же, где и на пятнадцати темно, как в ненастную украинскую ночь. Короче, я решил провалиться на полтинник, а там что будет, то будет. Не убьет же меня, наверное, дядя Алексей.

  Мы дружно прыгнули за борт, быстро собрались вместе, и почти сразу ушли под воду. Сегодня в группе были только опытные дайверы и стравливать воздух из жилета учить никого не потребовалось.

Я, в предвкушении осуществления своего подлого плана, испытывал легкую эйфорию, которая с глубиной только возрастала. Пока все шло по плану. Мы прошли двенадцать метров, затем тридцать, стали приближаться к сорокаметровой глубине. Температура была восемь градусов, видимость метров пятнадцать, вода прозрачная, как кристалл. После тридцати метров в воде появилась синева, освещенность приобрела вид начинающихся сумерек. Мы спускались все ниже и ниже, мне было очень хорошо и весело. Радость от еще не содеянного распирала меня.

  На сорока метрах все остановились. Площадки, которая бы ограничила спуск вниз, тут не было, она располагалась под нами внизу, метрах в десяти. Два новых пловца, которых я ранее не видел, но, судя по их грозному виду, имевших за плечами немалый опыт, опустились еще метра на три. Алексей, как бы предчувствуя тот нож, который я собирался вонзить ему в спину, оказался рядом и жестом безапелляционно показал мне «Подъем».

  Я энергично замотал головой, он так же твердо повторил знак «Вверх». Я раскрыл ладонь и показал пять растопыренных пальцев, прекрасно понимая, что обманываю, и что раскрытую пятерню поймут именно, как пять метров. На поверхности же при разборе полетов я скажу, что имел ввиду не пять, а пятьдесят, что мне разрешили и я ни в чем не виноват, а виноват он сам, наш самый лучший в мире инструктор. Соображать надо, не смотря на столб воды, давящий на мозги. Мне тоже давит, но я вот думаю, как обмануть, думай и ты, что бы тебя не обманывали всякие Челноки.

  Алексей, не чувствуя подвоха, кивком головы отпустил меня на пять метров глубже. Я рванул, пока он не передумал. Я опускался вниз и не сводил глаз с декомпрессиометра. Перед глазами мелькали цифры – сорок два, сорок четыре, сорок шесть. До большой горизонтальной площадки оставались считанные метры. Меня переполняло возбуждение и радость. Сорок восемь, сорок девять, пятьдесят. Дно лежало подо мной на расстояние вытянутой руки. Я сделал последний взмах ластами и коснулся рукой, на которой был прибор, грунта. На табло появилась цифра 50, 8. почти пятьдесят один метр. Впервые в моей жизни.

   Эйфория улетучилась в то же мгновение, как моя перчатка дотронулась до грунта. Я вдруг совершенно явственно физически ощутил те полста метров толщи воды, которые меня отделяли от поверхности моря, от возможности без сложного подводного оборудования сделать хотя бы глоток воздуха. До меня со всей ясностью дошло, что случись с подачей воздуха хоть что-нибудь, надежд выбраться отсюда у меня не много. Пятьдесят метров – пол минуты неторопливым шагом или семь-восемь секунд бегом на суше. Если поддуть жилет и немного помогать ластами, теоретически с такой глубины можно поднять тело минуты за полторы-две. Но это только теоретически. Практически с такой скоростью с такой глубины можно поднимать только трупп. Живому подводнику нужно время на декомпрессию.

    На секунду застыв над подводным обрывом, уходящим далеко вниз, я представил, сколько понадобиться времени мне со всеми декомпрессионными остановками, чтобы снова увидеть солнечный свет и мне стало страшно.

  Высоко надо мной и немного в стороне парили несколько более умных и дисциплинированных дайверов. Прямо вверху с десятиметровой высоты мне грозил кулаком Алексей. В полутора метрах впереди меня ровная площадка заканчивалась, и спуск в бездну продолжался.

 Меня ждал долгий подъем на поверхность. То, что я попал на декомпрессию, я не сомневался. Единственное, чего я не знал, на сколько я попал, и очень надеялся, что не на много. Я глянул на манометр. Стрелка показывала сто бар. Пятьдесят метров вверх, возможно с длинной остановкой. Хватит ли?

    В глубоком детстве отец объяснил мне, что на воде в основном гибнут из-за паники. Я был тогда очень мал и ничего не понимал, но слова эти зарубились в памяти. Несколько раз они меня уже выручали. Вспомнились вдруг и здесь на пятидесяти метрах. Я подавил в себе все чувства и сосредоточился на подъеме. Взмахнув ластами и, снова, не сводя глаз с прибора, теперь уже, чтобы не пропустить декомпрессионную остановку я пошел вверх. Ни радости, ни эйфории я уже не испытывал, была только тревожная мысль, дойду ли?

  Алексей, видя, что я возвращаюсь, демонстративно повернулся ко мне спиной. Мол, сам набезобразничал, сам и расхлебывай.

  Я поднимался рядом с отвесной скалой, теряющейся вверху в сизом мареве, обросшей, на сколько хватало глаз ракушками мидии. Красивый, безмолвный, совершенно чуждый людям подводный мир, как бы спрашивал, что ты тут делаешь человек?

  Ко всем моим тревогам добавилась еще одна, я не заметил, как у меня сбилось дыхание и никаким образом не хотело восстанавливаться. Я являл собой прекрасный пример, как под водой дышать не следует. Резкий глубокий вдох и, почти без всякой задержки, такой же резкий выдох. Драгоценный воздух расходовался без пользы. Как я ни старался, хоть ненадолго задержать его в легких, мне это не удавалось, и он огромными пузырями уходил вверх, куда мне еще предстояло идти и идти.

  На тридцати четырех метрах на приборе замигала надпись «Stop». Рядом стояла цифра восемь. Восемь минут, согласно этому прибору, я должен был провести на тридцати четырех метрах, выпуская медленно, но неумолимо уменьшавшийся запас воздуха.

  Алексей все же подплыл ко мне и знаком попросил показать прибор. Увидев, широко развел руками, как бы говоря - «Чудак, ты, чудак, не скажу на какую букву. Ну, что ж, виси». Он сделал жест, показывающий, что надо остановиться на этой глубине и снова повернулся спиной.

  Вообще под водой много не наговоришь, объясняются жестами. Но иногда они бывают настолько выразительны, что словами, пожалуй, так не скажешь. В разведенных в стороны руках Алексея было столько слов и красноречия, что на двух страницах не уместились бы. Но именно тогда я понял, что дела мои не так уж плохи и не плохи именно потому, что я оценил красноречие Алексея там, на глубине, а не потом, выйдя на поверхность. Все же чувство юмора у меня сохранилось.

  Я уныло висел, зацепившись руками за скалу, и смотрел на табло прибора. Целую вечность светилась цифра восемь, потом такую же вечность цифра семь. Мне не раз приходилось висеть на декомпрессии, правда не на такой глубине, но и там я заметил, что время в этом случае идет очень медленно. Как это объясняет теория относительности Эйнштейна, сказать не могу, но время тут затормаживается, это совершенно бесспорно. Воздух же расходуется, как и положено без задержки.

  Алексей поднимался по пологой прямой, медленно уходя дальше и дальше. Я все еще любовался цифрой семь на приборе, когда он, смилостивившись, обернулся и рукой показал следовать за ним, тоже по пологой прямой вверх. Я немного засомневался, прибор же не врет, оставалось еще шесть с лишним минут, но второй прибор, манометр то есть, тоже не врал, и воздуха в моем баллоне не прибавлялось. Схватить кессонную болезнь я не хотел, но и без воздуха на тридцати четырех метрах остаться мне не улыбалось, поэтому я доверился огромному опыту и мудрости Алексея и последовал за ним.

  Мы медленно поднимались, мой прибор возмущенно высвечивал какие-то надписи, которые я уже не понимал. Самочувствие было нормальным, никаких признаков кессонки я не чувствовал и с каждым метром вверх настроение улучшалось. Появлялась надежда, что я все же дойду.

 На двенадцати метрах снова появилась надпись «Stop» и цифра четыре. Ну, четыре, это четыре, а не восемь. И глубина не тридцать четыре, а двенадцать. Я глянул на барометр. Стрелка стояла на пятидесяти барах. Это означало, что сегодня я вылезу из воды живой.

  Алексей еще разок подплыл ко мне, поинтересовался, как дела. Я показал четыре пальца и горизонтально поднял ладонь на уровне глаз. Он кивнул головой, развернулся и был таков. Под водой я его больше не интересовал.

  Честно отвисев на двенадцати метрах положенное время, я, наконец, высунул из пучины свою бедовую голову на поверхность. Первое, что я увидел, был перегнувшийся через борт катера торс Алексея, потрясающий кулаком и кричащий, - «Все, тебе штраф, ты у меня сейчас получишь, только поднимись», - ну и дальше в том же духе.

  Алексей хороший инструктор, я бы даже сказал, очень хороший. Но у него, как и у любого живого человека, есть свои человеческие недостатки. Он совершенно не умеет сердиться и, хотя, вся его перевешенная через борт фигура выражала крайнюю ярость и решительность в стремлении наказать меня, лицо, как наш дядя Алексей ни старался, было доброе. И я понял, не надо мне спасаться бегством на берег. Я могу смело подняться на палубу, меня там не убьют, не растерзают, и, может быть, дадут сегодня возможность еще разочек погрузиться в пучину, правда, уже куда-нибудь помельче.

  Я подплыл к корме, не торопясь, отстегнул компенсирующий жилет с баллоном, потом грузовой пояс, забросил все на откидную площадку и выбрался сам.

  Боевой пыл Алексея уже улетучился, он даже не пытался изобразить злого инструктора коммандос, а просто немного устало объяснял мне, - «Юра, ты пойми, ты еще не готов ходить на такие глубины, ты же хватанул там азота, я видел сверху, как ты двигался. Ты же не понимаешь, в таком состоянии люди теряют над собой контроль и может случиться все, что хочешь. Я сам проваливался метров на десять. Только что было пятьдесят пять, а вдруг оказался на шестидесяти пяти». 

  Я виновато слушал, кивал головой, но твердо был уверен, рано или поздно я все равно снова пойду на эту глубину, уж больно щекочет там нервы.

   Слов нет, моя сегодняшняя выходка была чистой воды авантюрой, к таким погружениям надо готовиться, а не проводить экспромты. Никто не думал, что я пойду на пятьдесят, сам я вообще ни о чем не думал, при спуске было потеряно слишком много времени, которое при погружении на такую глубину терять нельзя. Наступает момент, когда каждая минута, проведенная под водой, может обернуться несколькими минутами декомпрессионной остановки. А минут таких может набежать не мало, поэтому неоправданные задержки при глубоководных погружениях недопустимы.

  Был еще один момент, который только подтвердил авантюрность моего поступка и за что Алексей коротко, но внушительно высказался в мой адрес тремя часами позднее.

 Я практически не знал режимов работы декомпрессиометра и не все цифры, появлявшиеся на его табло, мне о чем-то говорили. Когда час спустя мы нырнули метров на пятнадцать, на табло высвечивало то сто двадцать, то девяносто пять, потом, когда по пологому склону мы приблизились к самому берегу, и глубина составляла метров пять – семь, на табло появилась цифра сто восемьдесят с чем-то.

 Взобравшись на палубу, я выбрал момент, когда Алексей был не очень занят, и его лицо светилось благодушием и очень скромно поинтересовался, что же эти таинственные цифры означают. Ведь не может же прибор после десяти минут на пятнадцати метрах показывать остановку в три часа.

 Алексея, только что блаженно полулежащего на носовом баке судна и греющегося на солнышке, подбросило вверх, как на пружинах.

  - «Молодой человек, если вы купили себе игрушку за четыреста пятьдесят баксов, так будьте добры, изучите режимы ее работы, прежде, чем лезть на пятьдесят метров», - Алексей был уже на ногах и стоял ко мне почти спиной. Делая первый шаг в сторону кормы, подальше от сумасшедшего дайвера, он через плечо бросил, - «Это время, которое вы на данной глубине можете провести без декомпрессии». Одной фразой он многое поставил на место в моей не слишком умной голове.

  Между тем, когда я после своего глубоководного похода получил часть того, что заслуживал от Алексея, мне предстояла еще одна, не столь профессиональная, но не менее неприятная головомойка. Дело в том, что в этот день я был на судне со своим, как выразился Алексей, самоваром, то есть со своей дражайшей женой. Перед погружением я, чтобы не волновать ее, сказал, что идем метров на двадцать, с тем и убыл. Если бы я, как все, дошел бы до сорока метров и вернулся, может она по сей день так в неведении и находилась бы. Но я сам нарвался на шумное разбирательство, все вылезло наружу и, после разговора с Алексеем, мне предстоял не менее сложный разговор с женой.

   В этот день солнечная активность, магнитные бури, хорошая погода, прочие факторы космического и местного масштабов были на моей стороне. Жена тоже пожурила немного, напомнила про совесть, еще про что-то и отпустила с миром попить чайку и передохнуть, предстояло еще одно погружение, которого меня сегодня никто не лишил.

  Я радостно побежал на корму, чтобы попасть в каюту, где находились термосы, жена осталась на самом носу. Рядом с ней, чуть ближе ко мне стоял молоденький симпатичный парнишка, по имени Сережа, начинающий дайвер из Москвы. Жена смотрела в мою сторону, Сережа задумчиво глядел в лазурную даль. Я с кормы помахал ей рукой, она мне ответила, я решил, искупая свою вину, послать ей воздушный поцелуй. И в этот самый момент, совершенно синхронно, голова жены начала поворачиваться в другую сторону, а Сережина в мою. Свой страстный воздушный поцелуй я отправил в тот самый момент, когда жена стояла ко мне спиной, а глаза Сережи в упор смотрели в мои.

  Мне сегодня досталось и без Сережи, объяснительных, хоть и устных, я выдал за последние пятнадцать минут, столько, сколько не приходилось выдавать за многие годы, поэтому объясняться еще и с ним я не стал. Но в течение всего оставшегося дня ловил на себе его задумчивые взгляды.

  После часового отдыха мы снова дружно свалились за борт, и ушли на двадцать метров. В этом месте я уже пару раз погружался, пейзаж был пустынный и однообразный. Весь запас адреналина, имевшийся в моем организме, выплеснулся в предыдущее погружение. Теперь мне было холодно и скучно. Наша подводная братия разделилась на две группы, одна осталась на глубине, другая во главе с Анной пошли в сторону берега. Я повернул вслед за Анной, ближе к берегу, где на мелкоте было потеплее. Дно круто уходило вверх, глубина быстро уменьшалась, метрах на двенадцати начали появляться солнечные блики. Визуально были видны лучи, пробивающие толщу воды и преломляемые мелкими колебаниями воды. Не смотря на то, что и на пятидесяти метрах освещенность была очень хорошей, тут стало по настоящему светло. Пасмурный пейзаж сменился солнечным, появились тени от огромных валунов, лежащих повсюду. Было очень красиво, но как-то скучно. Именно тут я окончательно понял, что лично мне нужна глубина, на семи метрах я чувствовал себя, как в детской ванне. Не было экстрима, я не задавался вопросом, хватит ли мне воздуха, дойду ли я до поверхности. Немного поплавав, я не стал дождаться, когда воздух в баллоне подойдет хотя бы к отметке сто бар, и вылез на палубу «Крыма».

 

  Поздней осенью в хорошей компании с бокалом пива в руках я так и не сумел объяснить собутыльникам, зачем лезть на пятьдесят метров, если на пяти красивее и безопасней. Меня понял только один старый подводный бродяга, который спускался и на девяносто.

  - «Ну, не поняли и не поняли, ваше дело ребята. Сидите тут, пейте пиво, а я при первой возможности все равно туда вернусь».