Я постепенно выходил из небытия, начиная ощущать реальность. Все тело болело, лежать было неудобно, голова гудела, как чугунная. Мне никак не удавалось проснуться и лечь, как следует. Во рту было сухо, нестерпимо хотелось пить.

- «Сейчас, только чуть-чуть еще полежу и встану», - говорил я сам себе и продолжал безвольно валяться в полном бездвижии

- «Где это я так вчера нарезался», - промелькнула мысль, и тут же тоскливо заныло в груди. Опять длинный, мучительный день тяжкого похмелья.

 - «Попить бы», - я снова сделал попытку пошевелиться, но не смог.

Кровать, но которой я спал, была какая-то жесткая и неудобная, бок кололи крошки, во рту все свело. Видно закусывал вчера в постели, теперь мучаюсь. Я все лежал, боясь открыть глаза и пошевелиться. Мне было тяжело, но по опыту я знал, что, стряхнув сон окончательно, будет еще хуже. Похмелье во сне и, даже, в полудреме переносилось несколько легче. Тем не менее, сознание неотвратимо возвращалось ко мне. Я явственно слышал какие-то непонятные звуки в моей квартире, как будто потрескивает костер, а рядом животное жует траву. Сделав последнюю тщетную попытку заснуть еще хоть на пол часика, я окончательно проснулся и открыл глаза. Прямо перед моим носом горел малюсенький костерок, состоящий из нескольких веток каких-то неизвестных мне засохших растений. Я лежал на голом песке, мои руки были завернуты за спину. Я попытался пошевелиться, но не слишком удачно, руки за спиной были крепко связаны, ноги тоже. Превозмогая боль в голове, я поднял глаза вверх. По другую сторону костра, напротив меня сидел Леха Мардасов, в голубой бедуинской чалме и таком же халате. Его взгляд был задумчиво устремлен куда-то в сторону, в руках он держал пиалу, время от времени неторопливо отхлебывая из нее. На коленях уютно примостился автомат Калашникова. Меня для него не существовало. Сбоку стоял верблюд и так же задумчиво, ни на кого не обращая внимания, жевал какую-то колючку.

  - «Откуда в моей квартире Алексей, ведь он же в Севастополе», - пронеслась ошалелая мысль в моем мозгу. То, что вокруг пустыня и рядом стоит верблюд, меня поразило меньше.

   Песок под боком нестерпимо колол, я снова сделал попытку повернуться, но не тут-то было. Я поднял глаза и громко заорал. Вернее громко отозвалось в моей голове, наружу вырвался слабый хрип, мой рот был забит песком. Из-за Лехиной спины материализовался капитан яхты «Голден долфин» и, с интересом посмотрев на меня, подлил из коньячной бутылки в Лехину пиалу желтой прозрачной жидкости, после чего исчез так же внезапно, как и появился. Сам Алексей не отреагировал ни на мой хрип, ни на гостеприимного капитана. Его мысли были далеко. Я обеспокоено завозился, пытаясь привлечь к себе внимание, и изо всех сил отплевывая набившийся в рот песок. Из-за моей спины вышел Сергей Услугин, мой верный «бади», наклонился над костерком и бросил в него какую-то маленькую красноватую картонку и несколько бумажек.

  - «Так это же мой загранпаспорт и авиабилеты на рейс Хургада – Москва!» - яркой молнией пронеслось у меня в мозгу.

 - «Что ты делаешь, Серега», - попытался заорать я, но язык онемел и ворочался, как будто к нему была привязана пудовая гиря.

  - «Лежите спокойно, Юра», - назидательно прозвучал над головой голос Анны, - «Вы во всем сами виноваты. Не надо было задавать столько глупых вопросов».

 Маленькие языки пламени лизали мой паспорт и билеты, явно обрадовавшись новому лакомству.

  - «Ладно, хорош отдыхать, пора двигаться», - вдруг заявил Алексей, решительно вставая и закидывая Калашников за спину, - «С этим что будем делать», - кивнул он в мою сторону.

 - «На кой нам дрыщи», - на чистом русском языке подал реплику капитан яхты.

- «Это очень правильно, дрыщи нам не нужны», - на чистом арабском ответил Алексей и направился к верблюду.

  Минуту спустя легкое облачко пыли уносящегося вдаль каравана скрылось за огромным каменистым холмом. В костерке догорали корки моего паспорта. Высоко в небе стремительно набирал высоту самолет авиалинии чартерного рейса № 5687 Хургада – Москва. Собрав последние силы, весь изнемогая от отчаяния, я напряг мышцы, пытаясь освободиться от спутывавших меня веревок и снова закричал. Песок вдруг начал темнеть и куда-то исчезать, вместо него прямо из воздуха, словно проявляясь, медленно обретая плоть, появились стены. В нескольких метрах засерело предутренним светом окно. В квартире было темно, я лежал в своей постели, мой голос еще гулким эхом отдавался по комнате. Краем глаза я успел уловить уходившую в другую комнату жену. Через плечо было накинуто одеяло, под мышкой подушка.

  - «Хоть одну бы ночь дал нормально поспать после своего Египта», - донеслось до меня из прихожей.

  Я облегченно вздохнул и провел рукой по лбу. Рука стала мокрой. Радуясь, что все это было дурацким сном, я ворочался, переживая только что грезившиеся мне ужасы. Все было настолько явно, что я искренне благодарил судьбу и провидение, что все оказалось лишь сновидением.

*****

Утром, на цыпочках, чтобы не навлечь на себя гнев своей дражайшей половины, выходя из квартиры, я нос к носу столкнулся с соседкой Леной, дамой весьма не хрупких габаритов. - «Здрасте», - вякнул я, пытаясь проскользнуть между стенкой и Леной, но моя робкая попытка не имела успеха. Лена наглухо заблокировала коридор, и сдавать своих позиций не собиралась. - «Сегодня ночью кто-то так кричал, так кричал, вы не слышали?», - Лена подозрительно смотрела прямо на меня, ее неподкупного прямого взгляда мне было не выдержать, и я отвел глаза. - «Такое впечатление, как будто кого-то грабили или убивали», - Лена немигающим взглядом сверлила меня, очевидно пытаясь что-то прочесть по вазомоторной реакции на моем лице. Я между тем продолжал попытки просочиться, впрочем, без всякой надежды на успех. - «Юра, у вас все дома в порядке?», - я уже готов был ретироваться обратно в квартиру, но тут вдруг дверь открылась и на пороге появилась жена с сыном, собирающимися в детский сад. - «Ты еще здесь?», - поинтересовалась жена, и я получил увесистый тычок в бок, после которого без всяких затруднений вылетел на лестницу и кубарем скатился вниз. - «Юра, так у вас все в порядке?», - откуда-то сверху донесся до меня Ленин голос. - «В порядке, в порядке», - пробурчал я хлопая подъездной дверью, - «За дочками бы лучше присмотрела, чем подслушивать, что у соседей делается».

*****

 Быстренько добежав до стоянки, я завел машину и выехал на дорогу. Внутри было пусто, мной овладело полное ко всему безразличие. То, что произошло со мной сегодня ночью, с завидной регулярностью периодически повторялось уже пол года. Все началось с моей поездки в Египет, куда я дал себя уговорить поехать Алексею Мардасову. Кроме того, что он талантливый инструктор подводного плаванья, так сказать дайвинга, стремительно набирающего популярность в нашей стране, могу добавить, что это еще врун, болтун и хохотун, устоять против доводов которого практически невозможно. Где-то сразу после Нового Года я получил короткое письмо от отличного парня, бывалого морского волка, опытного водолаза Лехи Мардасова. В письме было приглашение принять участие в совершенно потрясающем, как он выразился, гидрокосмическом проекте с выездом на берега самого красивого в мире Красного моря. Я засомневался, выслал ответ, что мол, не знаю, работы много, если получиться, возможно, дам положительный ответ ближе к поездке. Второе письмо последовало незамедлительно. В нем в ярких энергичных фразах объяснялось, что, собственно, вся затея осуществляется только ради меня, Я главное действующее лицо, все остальные приглашаются на роль статистов с одной единственной целью - что бы мне там было не слишком скучно. Далее флюоресцирующей цветной палитрой шло описание великолепного сервиса, долженствующей там окружить меня, великолепие единственной в своем роде, по случаю и с оговоркой что это для меня ( типа Челнока знают и Египте ), зафрахтованной яхты, красота местных ландшафтов, красочное великолепие подводных коралловых садов, знойность местных женщин и обилие экзотических фруктов. Я засомневался. Тут еще, как нарочно, встретился с одним старым дайвером, объездившим пол света в поисках подводных приключений. Посидели, поговорили, обспросили друг друга, кто, где в последнее время нырял, был ли подо льдом, что видел. Постепенно разговор из наших северных широт переместился к югу, сначала коснулись Черного моря, потом пошли дальше. Собственно дальше пошел мой собеседник, потому что я дальше никогда не бывал, и сказать мне было нечего. Увлеченно рассказывая, как они гонялись под водой за огромной муреной, он как бы вскользь поинтересовался, - «Ты какой длины мурен видел?» Когда я ответил, что мурену видел только на картинке, потому что ни в какие Египты ни разу не ездил, у моего собеседника на мгновение отвисла челюсть. - «Как, ты не был в Египте!?», - округлившимися глазами он смотрел на меня, как на древнего ожившего динозавра, - «Да если ты не был в Египте, то ты вообще не нырял». И он с воодушевлением начал рассказывать о прелестях красноморского подводного царства. Я сидел, развесив уши, и слушал, а мне без всякой задней мысли, совсем не желая обмануть, развешивали лапшу на оба уха. - «Юра, там видимость триста метров, бывает и больше, там совсем другие цвета, флора, фауна. Там подводные сады, ты такого больше нигде не увидишь. Ты бы видел, какие там кораллы, Юра!» С каждым новым словом желание увидеть Египетское море увеличивалось, оно мучило меня как жажда, становилось все сильней и непереносимей. Я уже забыл, что боюсь летать на самолете, что мое немаленькое предприятие работает в напряженном ритме и требует постоянного моего чуткого вмешательства. Я забыл, что дома маленький сын, который будет скучать без меня, что лететь надо за тридевять земель на другой конец света и, случись там что-нибудь со мной, никто и никогда меня не найдет. Я заболел. Я понял, что выздоровею, только увидев это. Я понял, что без Египта жизнь мне не жизнь. Здравый смысл говорил, что все это ерунда. Ну что там может быть такого в этом Египте, чужая это сторона, нечего там делать русскому человеку. Но все мое существо содрогалось, - «Хочу!». Я мучался несколько дней, пока, в конце концов, летя по автостраде на машине, прямо на ходу, не схватил трубку, и набрав номер не выпалил, - «Я лечу с вами, Алексей». - «Ну и умница, молодец», - ответил спокойный, не сомневающийся, что так и будет голос. Не буду останавливаться на всех злоключениях, подстерегавших меня в этой варварской стране, но ничего, кроме страха никогда не вернуться оттуда, зверской изжоги и почти ежедневно повторяющихся ночных кошмарных сновидений я от этой поездки не получил. Кошмары мучили меня еженощно, причем с такой натуральной достоверностью, что отличить, что было, а чего не было в этом путешествии, порой представляло определенные трудности. Пол года спустя я уже сам не мог разобраться, что в этой поездке реальность, а что мне приснилось. Явь и ночные кошмары переплелись настолько органично, что в моем сознании составляли единое целое. Жена мои ночные вопли терпела долго, но, в конце концов, достаточно жестко потребовала, чтобы я сходил к врачу.

*****

  На скромной бронзовой табличке, весом килограмм в пять, закрепленной изящными шурупами к такой же скромной дубовой резной двери скромно значилось: «Арон Абрамович Клейман», и чуть ниже – «Психоаналитик». Арон Абрамович обрадовался мне, как родному, выйдя навстречу и широко раскинув руки, - «Заходите, Югий, заходите, гасполагайтесь, как дома», - Арон Абрамович безбожно картавил. Меня провели в полутемную, слегка подсвеченную мягким светом залу, усадили в роскошное кресло. Сам Арон Абрамович устроился на обычном жестком, несколько обшарпанном стуле. Бесшумно ступая по ворсистому персидскому ковру, восточного вида красавица поставила передо мной огромный стеклянный шар на бронзовой подставке, позади него зажгла свечу. - «Итак, Югий, слушаю, что пгивело вас в мое скгомное обиталище», - Арон Абрамович сложил руки на своем обширном круглом животе и завозился, поудобней усаживаясь на стуле, готовясь выслушать мой увлекательный и живописный рассказ. Я скомкано начал излагать, стремясь, как можно короче поведать о донимавших меня последнее время проблемах. Арон Абрамович весь подался вперед, лицо его выражало яркую животрепещущую заинтересованность, он постоянно подбадривал меня, - «Так, так, подробней», - я увлекся и не заметил, как проговорил часа полтора. Когда я закончил, свеча, зажженная восточной красавицей, почти догорала, за зашторенными окнами сгущались вечерние сумерки. - «Очень интегесно, Югий, очень интегесно», - Арон Абрамович поднялся со стула и заходил по комнате. - «Но что, скажите, что вас завлекло, заманило в эту вагвагскую стгану, зачем, скажите, зачем вы туда поехали», - Арон Абрамович вопрошающе уставился на меня. Взгляд его был полон осуждения и негодования. - «Югий, ну, если вы любите ныгять, неужели вам мало места у нас, в Госсии? Ведь мы же с вами гусские люди, Югий, нам и нужно наше исконное, гусское, годнǒе!». Голос Арон Абрамовича звучал гордо и патетически. Минут пять он изливал всю накопившуюся в нем любовь к своей родине – России, к русскому народу, к русским традициям, обычаям. Я уже не сомневался, что «исконное, русское, родное», это его, Арона Абрамовича, я тут только сбоку-припеку. В конце-концов, выговорившись, он заключил, - «Клин, Югий, нужно выбивать клином. Съездите на чегноморское побегежье, поныгяйте, гасслабьтесь. Я увеген, вам это поможет». Уже почти провожая меня, Арон Абрамович сказал, - «Кстати, если собегетесь, могу посоветовать вам одно местечко. Отличные гебята, наши, гусские, душевные. Я каждый год езжу к ним». Арон Абрамович с воодушевлением начал рассказывать, какая там классная нырялка, как хорошо отдыхается потом на берегу, какие там девочки, какое вино. - «Да что там говогить, Югий, вы же сами все понимаете, водочка, селедочка, ну где вы найдете такое в Египте? Помните, как это поется – «Не нужен нам бегег тугецкий и Афгика нам не нужна». Мы же гусские люди Югий, ай, ай, ай, ну что вас понесло в этот Египет?». Арон Абрамович сокрушенно покачал головой, искренне соболезнуя моей ошибке. - «Сейчас, Югий, я вам дам телефончик, поезжайте туда, всенепгеменно поезжайте. Записывайте». Я достал блокнот. - « +7 38050 393 9279», - диктовал Арон Абрамович, - «Записали, Югий? Пишите дальше. Магдасов…». - «Магдасов или Могдасов?», - не понял я. - «Югий, ну как вам не стыдно. Я к вам с душой, а вы шутите над бедным человеком. Не Магдасов, а Магдасов. Не Г, а Г, наше гусское гаскатистое Г. Как гусские солдаты кгичат, когда лупят вгага – «Уга». Поняли, Ма-гда-сов», - еще раз проговорил он по слогам. - «Мардасов!», - вдруг дошло до меня, и я переспросил, - «Алексей Мардасов?». - «Югий, вы знакомы с Лешей Магдасовым?», - вся теплота, участие и задушевность в голосе Арона Абрамовича, звучавшая доселе была ничем, по сравнению с интонациями зазвучавшими с этими словами. Глаза его засверкали, он смотрел на меня во все глаза, казалось, миг, и он бросится мне на шею. - «Мы же бгатья с вами, Югий», - восторженно возопил Арон Абрамович, - «Югий, Югий, ну что же вы сгазу не сказали, мы бы вам такой пгием устгоили». Арон Абрамович зачарованно смотрел на меня. - «Может бгосить все, махнуть к Лехе с вами, а, Югий? Вы когда собигаетесь?» - «На днях, наверное». Арон Абрамович сокрушенно взмахнул руками, - «Не получится у меня ничего, к сожалению. Дела, дела. Да, вот, бабы чегтовы не отпустят», - лицо Арона Абрамовича на мгновение приобрело зверское выражение, он с опаской оглянулся на дверь, не слышат ли. - «Ну, да ладно, свидимся еще. Пгивет пегедавайте всем, Агтемку не забудьте». Мы вышли в коридор. За кассовым аппаратом сидела престарелая дама, одних с Ароном Абрамовичем кровей. - «Сага, солнышко, скидочку молодому человеку, максимальную», - проворковал Арон Абрамович и скрылся за дверью. Дама внимательно и изучающе взглянула на меня, затем быстро что-то застрочила шариковой ручкой на каком-то бланке. - «Вот, пожалуйста, счет», - проговорила она, подавая мне листок бумаги. Я потянулся рукой, но листок тут же упорхнул обратно, был скомкан и брошен в урну. - «Я забыла, у вас же скидка», - произнесла дама и снова застрочила ручкой. Когда я разглядел цифру в нижней строчке счета, глаза у меня полезли на лоб. - «За что столько?», - хотел вымолвить я, но, подняв глаза на даму, поперхнулся. На меня стальным взглядом смотрели два холодных бесстрастных зрачка. Сочувствия и понимания в них было не более, чем у прицела снайперской винтовки, направленной вам в голову. Сглотнув застрявший в горле комок и с надеждой оглянувшись на дверь, за которой исчез любезнейший Арон Абрамович, я безропотно полез в карман за деньгами. Когда из меня вытрясли все, что у меня было, не оставив даже на бензин, и восточного вида красавица ласково и многообещающе улыбаясь открыла мне дверь на улицу, Арон Абрамович выкатился из какой-то незаметной боковой дверцы, подбежал к ограбившей меня даме и, схватив со стола счет, завопил, - «Сага, ну я же тебя пгосил, Сага, молодому человеку скидочку». Обхватив голову руками, он подскочил ко мне, - «Югий, сколько она с вас содгала?», - и не дожидаясь ответа снова подлетел к даме. - «Сага, немедленно вегните молодому чеговеку деньги, слышите, немедленно». - «Я уже провела их по кассе», - отрезала дама по имени Сара. Голос ее был тверд, холоден и неприступен, как горные хребты Джомолунгмы. - «Сага, солнышко, ну пгидумайте что-нибудь», - голос Арон Абрамовича был плаксив и жалок. - «Я провела деньги по кассе», - дама раздраженно хлопнула кассовым ящиком, выдернула из аппарата ключ и твердым шагом вышла из комнаты. - «Что делать, что же делать», - Арон Абрамович снова забегал по приемной. - «Югий», - он подхватил меня под локоть, - «Я обязательно вегну вам эти пгоклятые деньги. Ну, это же газбой бгать столько со своего человека. Вы пгидете ко мне на сеанс, когда вегнетесь от Магдасова, и мы высчитаем газницу из следующего счета. Договогились?». Я слабо кивнул головой. - «Ну, вот, и чудненько», - заулыбался Арон Абрамович и успокоено закрыл за мной дверь.

1

 Поезд медленно подползал к городу герою Севастополю. Я расслабленно смотрел в окно вагона, пытаясь разглядеть между домами, чередующимися со скалами, мелькавшие вдали куски бухты и стоящие у причалов корабли. Вагон был полупустой. Стоял конец сентября, и народ покидал приветливый берег северного побережья Черного моря. Ехали сюда только возвращающиеся неизвестно откуда сами жители Севастополя, да такие вот чудаки, вроде меня. В кармане пискнул мобильник, застенчиво сообщив, что мне прислали СМС сообщение. С неохотой оторвавшись от величественного вида во всей красе раскинувшейся передо мной бухты, я не торопясь начал нажимать на кнопки. СМС пришло от Алексея. Он вежливо вопрошал, во сколько прибывает поезд, на какой платформе меня встречать и какой номер моего вагона. Писать СМСки я, не смотря на свой величественный возраст, так и не научился. Вся писанина, которую я потея и чертыхаясь старательно в течении десяти – пятнадцати минут набирал, куда-то бесследно исчезала сразу после нажатия кнопки «Отправить». Мой корреспондент ее никогда не получал, из моего же мобильника она исчезала навсегда. К тому же после этого приходило несколько новых СМС от оператора, в зоне действия которого я в данный момент находился, с вежливыми упреками в некорректности моих действий и невозможности выполнить мои команды. В чем заключается моя некорректность и насколько велика за нее ответственность, я так и не понял, да, собственно никогда и не силился понять. Пыхтеть пол часа, тыкая пальцем в кнопки телефона, пытаясь вложить рвущиеся из глубины моей души чувства и мысли в его бесстрастное нутро ради призрачной экономии трех центов, мне всегда казалось глупостью. К тому же никогда дрожащий, срывающийся от восторга голос, трепетно произносящий – «Здравствуйте, Алексей!!!!!!!», - даже искаженный помехами и изуродованный пропускной способностью звуковых частот двух видавших виды телефонов, не заменить в три строчки умещающейся на экране дисплея бесцветной, бездушной фразой – «zdravstvuyte aleksey». Поэтому я, мудро не лукавствуя, сразу набрал номер и все сообщил своим живым голосом. - «Да, Юрочка, мы тебя будем ждать прямо возле вагона», - жизнерадостно пообещал Леха Мардасов. Моих заверений, что не стоит беспокоится, что я сам справлюсь, что мне право не ловко беспокоить такого великого человека своими мелкими проблемами не возымели успеха. Алексей даже немного обиделся, - «Мне ведь тоже приятно тебя увидеть, я же соскучился». Настроение мое заметно поднялось. Такого теплого, радушного приема я не ожидал. Поезд шел все медленнее, несколько пассажиров, находившихся в вагоне, начали пробираться к выходу. Я всматривался в окно, пытаясь на появившемся вдали перроне, разглядеть своего друга Алексея. Наконец поезд остановился. С двумя тяжеленными сумками, где находилось в основном мое подводное снаряжение, я ступил на платформу вокзала. Вдоль перрона, разбредаясь в разные стороны, можно было насчитать человек тридцать прибывших и встречающих. Алексея среди последних с наспех нарванным букетиком осенних полевых цветов я не заметил. Просмотреть моего друга на практически пустом перроне было невозможно. Вздохнув, я подхватил пожитки и направился в сторону вокзальной площади. Я скучал у телефонной будки, примостившейся у здания вокзала, краем глаза наблюдая, как время от времени на привокзальную площадь подъезжают машины. В некоторые из них грузили сумки и чемоданы, но большинство, наоборот, высаживало окончательно отдохнувших, поправивших свое здоровье и поэтому немного грустных отъезжающих. Смотрел на машины я так, в пол глаза, более наблюдая и выискивая глазами в негустой толпе фигурки молоденьких барышень и мечтая, как было бы неплохо провести с одной из них или с несколькими по очереди шесть подаренных мне судьбой и женой холостяцких дней. Я глубоко погрузился в свои грезы, как вдруг из полузабытья меня вывел стремительно влетевший на площадь белый форд-транзит. Лобовое стекло отблескивало, водителя за ним не было видно, но я понял, не пойму как, но понял, почувствовал, что за этим стеклом Леха. Не дожидаясь, пока откроются двери, я подхватил сумки и уверенно направился ему навстречу. Двери распахнулись и, раскинув руки в стороны, из них вынырнул Алексей. Лицо его сияло, как будто он выиграл миллион в твердой украинской валюте. - «Юра!», - Лехиному восторгу не было предела, - «Ты приехал к нам Юра!». Алексей стиснул меня в своих объятиях. Затем, ловко выхватив мои сумки, быстро запихнул в заднюю дверь, мне кивнул, - «Располагайся». Я тоже был крайне рад видеть Алексея, но право, такого теплого, радушного приема не ждал, да, собственно, и не заслуживал. Я начал извиняться, мол, не стоило так беспокоиться, я бы и сам доехал, да и с жильем, насколько мне известно, в конце сезона проблем нет. Впрочем, тут же добавил, что все расходы по моей встрече я оплачу в любой валюте – русской, украинской, американской. Леша обалдело уставился на меня. - «Юра, ты что», - в его голосе звучала неподдельная обида, - «Я же тебя как друга встретил. Я ведь тоже человек и тоже рад тебя видеть». Мне стало неловко. Неторопливо мы пробирались по не слишком забитым транспортом улочкам. Народу в Севастополе поубавилось, вместе с ним и машин. Я сидел на переднем сиденье, рядом с Алексеем, мы болтали о том, о сем и ни о чем, как два давно не видевших друг друга товарища. Голос Леши был тих, мягок и задушевен. - «Устал я сегодня, Юрок», - с тихой грустью поведал он мне, - «Устал». - «Кстати, во сколько завтра отходим?», - поинтересовался я. Мне уже не раз приходилось заявляться на пирс и ходить вокруг Лехиного катера часа полтора, прежде чем начинал собираться народ. На сборы уходил еще час, затем около часа ждали всех опоздавших. За это время я успевал на правах старого друга перетаскать с площади на катер все баллоны, снарягу и выполнить еще пару-тройку индивидуальных поручений. Имея опыт я решил поточнее узнать планы командора, чтобы появиться в последний момент, когда уже все баллоны на борту, когда двигатель «Крыма» прогрет, когда вот-вот готова прозвучать команда – «Отдать швартовые». Прыгнув на борт судна, самым невинным голосом спросить, - «Баллоны-то где, я сейчас сбегаю, принесу парочку»,- и, получив ответ, что все уже в трюме, выразить сожаление, что опоздал к самому интересному. - «Юра, мы завтра отходим часа в два. С утра будет нырять первая партия, потом катер вернется, и пойдем нырять мы с тобой». - «Хорошо, без пяти два я на пирсе, как штык», - заверил я Алексея. - «Да подходи пораньше, никого не будет, посидим, потрындим немного в тишине. А то я тут совсем умотался», - в голосе Алексея было столько проникновенности и задушевности, что я понял, завтра я буду на борту «Крыма» и в час, и пол первого, и во столько, во сколько прикажет мне командор. Мы поболтали еще немного, потом Алексей извиняющимся тоном сказал, - «Ты Юра меня извини, в Балаклаву я тебя сегодня отвезти не смогу, еле на ногах держусь. Сейчас доедем до моего дома, попьем чайку, я тебе такси вызову, доберешься сам, лады?». - «Конечно лады», - как я мог требовать от измученного командора большего, чем он для меня сделал. Мне было просто приятно видеть Алексея, разговаривать с ним, сидеть рядом. А доехать я, в принципе, мог и на троллейбусе, мы люди закаленные. - «Спасибо, дружище», - голос Лехи был полон грусти и благодарности. Поднявшись на пятый этаж Лехиной квартиры, мы по быстрому вызвали такси. В ожидании Леха вступил в деловой семейный разговор с супругой, который к прибытию минут через пятнадцать такси окончательно завершить не удалось. - «Юра, ты иди вниз, я через минуту спущусь». Я стоял внизу, ожидая, когда появится Алексей, водитель меня успокаивал, мол, он никуда не торопиться, это его последний заказ на сегодня, ждать он может хоть до утра. Я, собственно, тоже никуда не торопился. Большую часть дня провалявшись на полке душного вагона, теперь с удовольствием дышал свежим черноморским воздухом. На улице медленно смеркалось. До утра ждать не пришлось, минут через десять, Леша появился, открыл ворота своего белоснежного форда, и мы быстро побросали мои пожитки в приехавшее за мной такси. - «Это мой большой друг», - авторитетно заявил Алексей, - «Поэтому довезти с максимальным комфортом и почестями». Водитель с готовностью закивал головой и я понял, что Алексея знают, любят и уважают не только в Санкт-Петербурге и Москве, но и в городе герое Севастополе, временно оккупированном Украиной. - «Денег лишних не брать», - продолжил Леша, и водитель отчаянно замотал головой – «Не, не, у нас это не». - «В Балаклаве бывал?», - вопрос Алексея носил скорее риторический характер, и водитель расплылся в улыбке, мол, юмор понял, кто же в Балаклаве не бывал? - «Отель «Листригон» знаешь?», - лицо водителя несколько опешило и выражало теперь - «каждый камень знаю, и меня каждый камень знает, но такого еще не слыхал». - «Ну, ничего, сейчас я тебе объясню», - ласково произнес Алексей и полез в «Форд». Минуту спустя две головы склонились над листом бумаги размером метр на полтора, два пальца увлеченно заводили по карте, время от времени слышалось – «Так, вот смотри, это Балаклава. Едешь по этой улице, доезжаешь досюда, тут поворот, сюда ехать не надо, проезжаешь чуть дальше, так…», - следовала небольшая пауза, - «Так, минуту, нет, это, кажется, не Балаклава». Карту повернули на девяносто градусов, и инструктаж продолжился. - «Вот, смотри, доезжаешь до этого места, тут поворот… подожди, это не та улица. Вот, смотри». Леха опять уверенно объяснял дорогу, потом снова возникла пауза и два голоса хором произнесли, - «Нет, это не Балаклава». Карту повернули еще на девяносто градусов, и все началось сначала. Я молча стоял в стороне и терпеливо ждал. Сумерки сгущались, уже почти ничего не было видно, но два пальца упорно продвигались по карте, периодически до меня доносилось, - «Нет, это не Балаклава». Какое-то время спустя карту перевернули на другую сторону, опять послышалось, - «Доезжаешь до перекрестка, тут поворот…». Водитель вдруг заявил, - «Все, я понял, довезу так, в крайнем случае, спросим». Алексей возражать не стал и с готовностью согласился. Да и то, правда, проку от них, этих сухопутных карт, совершенно никакого. Сам черт ногу сломит. То ли дело, карты подводные военно-морские. Все ясно и понятно. И отчего это таксисты ими не пользуются? А с этими голову только задуришь и все. Меня самого еще в детстве учили, - «Хочешь заблудиться, возьми с собой компас и карту», - и я с тех пор как-то с недоверием отношусь как к первому, так и ко второму. Поэтому не стал спорить, а положился на древнюю народную мудрость – «Язык до Киева доведет». Тем более, что нам ехать было значительно ближе. - «Юра, приходи завтра пораньше, потрындим немного», - напомнил мне Алексей и махнул на прощанье рукой. Мы тронулись в путь. По пути водитель рассказал мне всю историю своей нелегкой севастопольской жизни. Когда подъезжали к Балаклаве, я уже знал, что родился он здесь, служил на флоте, нынешнего гражданства принимать не хочет, да и не к чему это. Не навсегда весь этот бардак, который творится сейчас, скоро все изменится, но пока приходится раз в три месяца проходить перерегистрацию, как лицу без гражданства. Я молча слушал и с сочувствием кивал головой. В конце концов, мы пересекли железнодорожный переезд, о котором упоминал Алексей, такси резко повернуло, въехало на узенькую улочку и стремительно начало взбираться в гору. Дорога круто заворачивала, мотор надсадно ревел, мы поднимались все выше и выше. Я понял, что попал. Несколько раз в день спускать и поднимать на такую высоту свой изнеженный, изможденный излишествами организм – задача для меня практически не выполнимая. Наконец из-за поворота появилось достаточно приличное строение, машина подъехала почти впритык и остановилась на крутом пригорке. Я рассчитался с водителем, забрал из машины сумки и посмотрел в сторону двери, на которой было написано «Администратор». По горизонтали до нее было метров семь, по вертикали десять. Тяжело вздохнув, я начал подъем. Пот лил с меня градом, сумки, набиравшие минимум по килограмму веса после каждого шага беспощадно тянули вниз. Дыхание сбилось, сердце готово было вырваться из груди. Я благодарил судьбу только за одно. Этого позора не видел никто. Добравшись, наконец, до заветной двери, и открыв ее, я обнаружил еще одну лестницу, метра на два. Ноги подкашивались, пальцы, державшие две уже полуторатонные сумки безвольно разжались. Бросив их на маленькой площадке у лестницы, я поднялся наверх налегке. Две минуты спустя я вышел из администраторской с ключами от номера и продолжил свой путь наверх. Предстояло подняться еще метра на четыре. В номер я вошел совершенно обессиленный. Едва переведя дух, я осмотрел свои апартаменты класса «люкс». Две комнатки размером два с половиной на два с половиной. В одной чуть живой диван, белоснежный, исторгающий невыносимый скрип при любом прикосновении шкаф, кривой стол и телевизор. Во второй громадная, во всю комнату кровать. Мне кажется, при желании на ней можно было бы разместиться и вчетвером. Кровать была вообще шедевром. Середина была мягкой, а по краям ее обрамляли довольно твердые и высокие бортики. От бокового края кровати до стенки было сантиметров пятнадцать с обеих сторон, и выбраться из нее сбоку, как это обычно делают все нормальные люди, при моих габаритах было весьма проблематично, в чем я и убедился рано утром, пытаясь встать на ноги. Но пока я об этом ничего не знал. На скору руку раскидав в шкафу вещи и соорудив нечто похожее на легкий ужин, я попытался включить телевизор. На экране пошли полосы, послышался хрип, треск, обрывки слов. Затем все погрузилось во мрак. Потух экран телевизора, потух свет в моем номере, потухли все огни вокруг балаклавской бухты. Только высоко на скале светились зеленый и красный огоньки поста визуального наблюдения украинской прикордонной службы. Я не стал разбираться в причинах происшедшего, быстренько разделся, засадил из горла бутылку пива, с такими мучениями доставленную в номер, перевалился через буртик моей бескрайней кровати и погрузился в сон.

2

  На обочине пустынного шоссе стоял маленький, невзрачный человечек и интенсивно махал рукой, пытаясь поймать попутку. Шел мелкий дождь, было ветрено, человек зябко ежился, свободной рукой придерживая ворот старенького плаща, прикрывавшего шею. Вся его фигура была воплощением беспомощности и отчаяния. - «Намочит сиденье, да и вообще не известно, что за гусь, пусть стоит, сам доберется, не маленький», - подсказал мне голос благоразумия, и я пронесся мимо, обдав его облаком водной взвеси. Но вдруг, сам не знаю почему, мне стало жаль тщедушного человечка и я, так и не поняв зачем, нажал тормоз, юзя по мокрому асфальту и вихляя из стороны в сторону. Человечек бежал далеко позади, и я, включив заднюю передачу, быстро сдал назад. - «Фу, думал, и вы не остановитесь, час уже стою, ни одна собака даже не притормозила», - радостно сообщил он, обдав меня холодом. На коврике под его ногами моментально образовалась небольшая лужица. Сам он мелко дрожал, его нос посинел от холода. - «Значит я первая собака, которая на вас обратила внимание?», - поинтересовался я. - «Да нет, что вы, извините, я не имел в виду вас обидеть», - начал он оправдываться. - «Ничего, ничего», - миролюбиво успокоил его я. Серая лента дороги снова помчалась на нас, исчезая километр за километром под капотом моей Тойоты. В машине было тепло, мой клиент скоро согрелся и чувствовал себя очень комфортно. Плечи его распрямились, сам он приосанился, откинулся на спинку сиденья, и что-то замурлыкал под нос. Если бы не его мятый, потертый, видавший виды плащик, можно было бы подумать, что я везу большого начальника. - «Надо же, как быстро преображаются люди», - подумал я, - «Еще пять минут и командовать начнет». Как бы услышав мои мысли, незнакомец повернулся ко мне и равнодушно, безо всякого выражения произнес, - «Кстати, вам привет от Нельсона». В первый момент я не понял, а когда дошло, по спине побежали мурашки. Охрипшим голосом я спросил, - «От какого Нельсона?». - «У вас много знакомых Нельсонов?», - я повернулся к незнакомцу. Его жесткие глаза холодно и ехидно смотрели на меня. От трогательной беспомощности не осталось и следа. - «Д-да, нет», - дрожащим голосом ответил я. Пару недель назад я заглянул к друзьям перекинуться в картишки. Среди них оказался солидный, импозантный господин. - «Нельсон», - коротко представился он, протянув мне пухлую мягкую руку. Все его существо источало мягкость, теплоту и благородство. Час спустя оказалось, что я проиграл в карты этому господину неимоверную сумму, какой у меня отродясь не бывало, в чем я откровенно и признался. Благодушие и благородство моего нового знакомого испарилось, как будто никогда и не было. Откуда-то из недр квартиры, в которой мы находились, появились две грубые, неотесанные личности, с меня взяли расписку, строго предупредили и выставили за дверь. Сроку было дано две недели. Я довольно быстро забыл о неприятном инциденте, но, как видно зря. Спина взмокла. Я растерянно огляделся по сторонам. Никого. - «А здесь места вообще глухие. Вы зря сюда поехали. Так что если кого ждете, я думаю, напрасно», - незнакомец издевался надо мной. - «Кто вы?», - промямлил я. - «Советник американского президента», - он глянул мне в глаза, - «Вы, что не верите?». В голосе звучал такой металл, что я не решился возразить. - «Ну, да, ладно», - примирительно сказал он, я к вам, собственно не от президента, а от Нельсона. - «Подрабатываете в свободное время?», - не смотря на сковывавший меня страх, чувство юмора меня не покидало. Мой собеседник моментально его оценил, - «Да, приходится. Жизнь, знаете ли, дорожает. Но давайте не отвлекаться». Он вытащил из кармана небольшой пакет, развернул, в нем оказался примитивный фотоаппарат в боксе для подводной съемки китайского производства. - «Знаете, что это?», - поинтересовался мой визави. - «Догадываюсь», - уверенно ответил я. - «Да не хрена ты не догадываешься», - в ответе сквозило раздражение, - «Это пластид, взрывчатое вещество последнего поколения, закамуфлировано под фотоаппарат. Всеми известными нам детекторами не идентифицируется. Так что можешь не беспокоиться. На таможне не повяжут, спрячь только получше. Твоя задача довезти это до Египта, там к тебе подойдет наш человек и заберет. И мы в расчете, понял?», - в голосе прозвучало столько угрозы, что ответить «нет», не поворачивался язык. Но все мое естество сотрясалось. - «Ну, скажу я, понял, так я же до аэропорта не доеду, на первом гаишном посту прихватят». Я решил отказаться твердо и решительно. В конце концов, долг долгом, но деньги дело наживное, отдам, ни черта они мне не сделают, живем все-таки в цивилизованной стране, а не в Боливии какой-нибудь. Я открыл рот, повернулся к незнакомцу, собираясь отвергнуть его, не лезущее ни в какие рамки предложение, но слова застряли в глотке. Два холодных безжалостных зрачка сверлили меня, казалось, насквозь просвечивая душу. - «Ну!», - голос незнакомца звучал негромко, но настолько властно и повелительно, что все, что я собирался ему ответить, разом вылетело из моей бедовой головы, и я безвольно промямлил, - «Да». - «Ну, вот, и ладненько», - лед в голосе незнакомца мгновенно растаял, теперь я осязаемо чувствовал исходящие от него теплоту и благодушие. - «Молчи и со всем соглашайся, главное унести отсюда ноги. А за первым же поворотом выкинешь фотоаппарат этот долбаный в кусты и ищи ветра в поле. Чтобы я еще хоть раз поехал в такую глушь», - проносилось в моей голове. - «Незнакомец вдруг внимательно посмотрел мне в глаза и твердо сказал, - «Не вздумай, Юра, слышишь, не вздумай». - «Что не вздумать?», - стараясь придать как можно больше мягкости словам, невинно спросил я. - «Фотоаппарат в кусты не вздумай», - голос звучал тихо и внушительно, - «И не надо прикидываться глупее, чем ты на самом деле. Глупее, чем на самом деле, уже некуда, понял? IQ небось и так чуть больше, чем у землекопа». Мне стало жутко. Откуда он знает, что я думаю. - «А я все про тебя знаю. И не только про тебя. Работа у меня такая». Я сидел, медленно переваривая наш разговор. Перед глазами промелькнул ОМОН, стальная решетка камеры предварительного заключения, миска с баландой, строгая дама в черной судейской мантии. - «Да брось, ты, Юрок, дуру гнать. Ты что ж думаешь, мы посылку стоимостью пару тысяч баксов даем только затем, чтобы тебя ментам сдать», - незнакомец по дружески положил мне руку на плечо. Голос опять источал душевность и теплоту. - «Все продумано и просчитано. Не ты первый, не ты последний. Мы же не дураки, чтобы такими деньгами за здорово живешь раскидываться. Я тебе говорю, ныне существующие детекторы ничего не определяют. Ну, Юрок», - незнакомец ободряюще потрепал меня по плечу. - «Кстати, ты же не один едешь. Сунь своему товарищу пластид в сумку, в случае чего, пусть он и отдувается». Мой попутчик говорил еще минут пять. Голос его звучал мягко и убедительно. Кошмары постепенно рассеивались, на душе становилось легче, в конце нашего разговора я уже практически был готов на все и ничего не боялся. - «Ну, вот, и ладненько», - снова повторил свою фразу мой попутчик. - «Вам до куда», - осмелился спросить я. - «Да прямо здесь и останови», - он беззаботно махнул рукой. Вокруг был только лес, пустынное шоссе и темнота. Ветер яростно кидал потоки брызг на лобовое стекло. Я зябко поежился. - «Останови, останови», - спокойно повторил незнакомец. Я притормозил. Дверь распахнулась, впуская потоки холодного воздуха и капли дождя. В голове опять мелькнуло, - «Фотоаппарат, кусты». Незнакомец, уже высунув ногу из машины, резко обернулся. Стальной взгляд его глаз был холоден, как лезвие клинка. - «Даже не думай, Юра, даже не думай», - мгновение он смотрел мне в глаза. Потом вдруг радостно улыбнулся, как ребенок, которого разыграли, и он понял шутку, - «Нет, ты так не сделаешь, ты хороший. Кстати, меня Павел Павлович зовут. Ну, давай, до скорого». Дверь хлопнула, и незнакомец растворился в темноте. Я сидел в машине совершено один и пытался осмыслить произошедшее. Бред какой-то. На секунду я усомнился в реальности последних двадцати минут моей жизни, но мой взгляд, скользнув по коврику под пассажирским сидением, натолкнулся на небольшую лужицу воды. Рядом со мной лежал сверток. Я потрогал его, взял в руку. Сверток был увесистый, намного тяжелее обычного фотоаппарата, даже навороченного, не говоря уже о простой дешевой мыльнице. Выйдя из оцепенения, я развернул машину и помчался обратно в город. Я несся, как только мог, насколько позволяли мои водительские навыки и ходовые качества автомобиля, поминутно бросая взгляд в зеркало заднего обзора. Шоссе было по прежнему пустынно, но меня ни на секунду не покидало чувство, что за мной кто-то внимательно наблюдает. Быстро стемнело. Показались первые огоньки города, я облегченно вздохнул. Остановившись под ярким уличным фонарем, я немного посидел, приходя в себя. Минут через пять ко мне начала возвращаться способность рассуждать. Тронувшись с места, я начал думать. Вопрос первый. Что мне делать с этим свертком. Возить с собой, так еще до отлета при первом общении с ГИБДД все обнаружиться. Отнести домой, так лучше в тюрьме сидеть, чем вместе с домом на воздух взлететь. Павел Павлович прямо сказал мне, что пластид снабжен дистанционным управлением. Сам пульт полетит другим рейсом, мое дело довезти заряд. А кто его знает, где это дистанционное устройство. Может оно рядом, и они только и ждут, когда я занесу его домой. Соседи мои люди, в общем-то, довольно неоднозначные, может цель-то, как раз их и убрать. А то, что какой-то там Юрик при этом взлетит на воздух, насколько я понимаю, в расчет не принималось и никого, кроме меня не волновало. Так, мелкие накладные расходы. Машина медленно ехала вдоль парка. Я сидел и думал, что делать. Наконец решился. Резко приняв вправо, я затормозил у обочины, вышел из машины, размахнулся и зашвырнул сверток далеко в кусты, затем сел в машину и рванул с места. Я пронесся метров сто, как вдруг зазвонил мобильник. Я спокойно взял его и коротко произнес, - «Алле». - «Юра, мы же обо всем договорились», - раздался в трубке голос Павла Павловича. Внутри у меня все похолодело. - «Сейчас же развернись, найди сверток и положи в багажник. И до отъезда вообще больше к нему не прикасайся», - в трубке зазвучал гудок отбоя. В панике я осмотрелся по сторонам. Следят они за мной, что ли? Несколько прохожих, не обращавших на меня никакого внимания, женщина с коляской, две бабушки. Никого подозрительного Откуда они узнали!? Минут сорок я рыскал по кустам с маленьким фонариком, который случайно отыскался в машине. Наконец, промокнув до нитки и продрогнув до мозга костей, потеряв уже всякую надежду, я запнулся за что-то твердое. Подавив желание пнуть это ногой, я наклонился. В траве лежал сверток с пластитом. Я облегченно вздохнул и направился к машине, мечтая только об одном, поскорее забраться в нее и включить печку. Уже протягивая руку к дверной ручке, я заметил в трех метрах от меня машину ГИБДД. Из салона неторопливо выходил инспектор. - «Документики можно посмотреть?», - спокойно поинтересовался он. У меня внутри все опустилось. Вот оно, начинается. - «Да, пожалуйста», - я вложил в эти слова всю искренность и радушие, на которые только был способен. Милиционер коротко глянул мне в глаза. Проверив документы, он не торопясь обошел вокруг машины, потом попросил открыть багажник. Я мигом юркнул в салон, открывая замок и одновременно избавляясь от жгущего мне руки свертка. Инспектор осмотрел содержимое задней части моей машины, затем повернулся ко мне, отдавая документы. Я уже тянул руку ему навстречу, как вдруг мои документы замерли на пол пути и опустились вниз. - «Юрий Борисович, а не покажете вы мне сверток, который вы только что держали?». Инспектор был одного со мной роста, широк в плечах и молод. Шансов у меня практически не было. Тем не менее, решение я принял мгновенно. Сделав вид, что шагнул в сторону двери автомобиля, я тут же стремительно кинулся обратно, всей своей массой толкнув инспектора под колеса стоящей в трех метрах милицейской машины. Расчет оказался верен. От неожиданности гаишник не удержался на ногах и со всего размаху рухнул на землю, но этого я уже не видел. Со всей прытью, на какую только был способен, я втиснулся между спинкой сиденья и рулем, повернул ключ зажигания и ринулся с места. Я промчался уже метров двести, когда позади взвыла сирена и в зеркало я увидел рванувший с места мигающий сине-красный проблесковый маячок. Моя машина была мощней и крепче, но в условиях города это преимущество практически сводилось к нулю. Я мчался со всей скоростью, на какую был способен, минуя один перекресток за другим, но моя роль была похожа на роль тарана, прокладывающего в городской толчее путь стремительно догонявшей меня патрульной машине. Впереди замигал зеленый светофор, я понял, сейчас загорится красный, перекресток оживленный и мне придется остановиться. Это был конец. Вдавив педаль газа почти до пола, я подлетел к перекрестку в тот самый момент, когда начали трогаться автомобили с пересекающего направления. - «Успею», - пронеслось у меня в голове, но тут я увидел, как по крайнему ряду мне на перехват летит невесть откуда взявшийся джип. Я в отчаянии вдавил тормоз в пол, но машина скользила как на катке. Джип, тоже пытаясь затормозить, разворачивался боком и несся на меня. Столкновение было неизбежно. Сзади загрохотали выстрелы ПМ из настигающей меня милицейской машины. Осознав безысходность положения, я зажмурил глаза и отчаянно закричал.

3

  Послышался удар, свет на какое-то время померк, затем медленно стало светлеть. Свелосерая пелена стояла у меня перед глазами, где-то рядом гулко бухали выстрелы табельного ПМа гаишников. Пелена вибрировала, пытаясь сфокусироваться, потом вдруг обрела форму квадратов, испещренных серыми короткими ломаными линиями. Пистолет все стрелял и стрелял. Я лежал на чем-то мягком, каждый выстрел с болью отдавался у меня в голове. - «В кого они все стреляют?», - вяло пронеслась у меня мысль, - «Ведь я вот он, лежу и уже никуда не убегаю. И откуда у них столько патронов?». Звук выстрелов постепенно менялся, становился каким-то неестественным, потом и вовсе стал похож на удары в дверь. Я приподнялся на локтях и матерно выругался. Я лежал в широченной кровати отеля «Листригон», в мою дверь кто-то немилосердно долбил кулаками. Серые квадраты перед глазами были потолочным покрытием. - «Немедленно откройте», - слышался визгливый женский голос, - «Откройте сейчас же, или я иду за милицией». - «Из огня, да в полымя», - подумал я, пытаясь выбраться из кровати, - «Там милиция, тут милиция». Я начал выбираться из своего ложа. Задача, с которой я на протяжении всей моей жизни справлялся совершенно спокойно, иногда и по нескольку раз на дню, на сей раз оказалась довольно сложной. Перебросив ногу через буртик, я сразу оценил чей-то садистский изощренный ум, придумавший такую конструкцию кровати. При попытке перелезть через ее край, буртик больно впивался в ногу, и вылезти было совершенно невозможно. Я перевернулся на живот и повторил свою попытку. Кое-как перебросив ногу через край кровати и приподняв верхнюю часть туловища на руках, я попытался принять вертикальное положение, но тут же уперся задом в стенку, немедленно отфутболившую меня восвояси. После третей попытки с этой стороны кровати я свои упражнения оставил, убедившись в их полной бесполезности. Переползя на четвереньках через кровать на другую сторону, я столкнулся с той же самой ситуацией. Из кровати мне было решительно не выбраться. В дверь стучали и стучали, я не знал, что мне делать. Наконец, собравшись с мыслями, я дополз до края, где обычно находятся ноги, кое-как перевалился через край и рухнул на пол. В двери загрохотали с новой силой. Шатающейся походкой я дошел до дверей и повернул ключ. Передо мной стояла вся красная, вспотевшая и растрепанная вчерашняя администраторша и два потрепанного вида мужичка в черных униформах с большими надписями «ОХОРОНА». - «Так, вас мне еще не хватало», - подумал я, а вслух как можно вежливей произнес, - «Чем обязан, уважаемые дамы и господа?». - «Кто у вас в номере?», - тем же визгливым тоном заверещала администраторша. - «Никого нет, я один». - «А кто орал как ненормальный?». - «Не знаю, я ничего не слышал», - честно и откровенно ответил я. Я ведь действительно, кроме грохота в дверь ничего не слышал. Троица, продолжая сыпать вопросами, потихоньку оттесняла меня вглубь моих апартаментов, распалившаяся администраторша нетерпеливо вытягивала шею, пытаясь заглянуть в комнату. - «Да вы проходите, проходите», - я гостеприимно, пропустил их, слегка изогнувшись в полупоклоне, администраторша пулей влетела в комнату, за ней степенно, не теряя достоинства, последовали «охороньцi». Вылетевшая на середину комнаты мадам была явно разочарована. Ни труппа в луже крови, ни связанного бесчувственного тела на полу не было. Лицо ее выражало растерянность. - «Чай, кофе, немного виски?», - осведомился я. - «Что у вас в той комнате?», - взвизгнула мадам. - «Минуту назад стояла кровать. А вы что хотели увидеть?». Администраторша, не слушая меня, рванула в спальню, но на пороге застыла. Там тоже ничего особого не было. - «Кто же все-таки кричал?», - поинтересовался один из мужчин. - «Не знаю, господа, я спал, пока вы меня не разбудили. Кстати, когда я могу увидеть вашего директора, чтобы пожаловаться на вас?». Последовало короткое молчание. - «Видите ли, мы услышали истошные крики, как будто кто-то кого-то убивал», - подал голос тот же мужчина, - «Мы и прибежали» - «Почему именно ко мне?». - «Но вы же совершенно один на этом этаже. Сезон закончился, все разъехались». - «А с какой целью вы прибыли в Балаклаву?», - подал голос второй секьюрити. - « Я приехал к своему другу, Алексею Мардасову». Воцарилась гробовая тишина. - «Вы знаете Мардасова?», - на лицах всей троицы были написаны испуг, легкое замешательство, благоговение. - «Одну минутку», - вдруг сказал первый мужчина, выходя в коридор. В дверном проеме было видно, как он с кем-то разговаривал по коротковолновой рации. Затем он стремительно вошел в номер и махнул рукой, - «Так, все вон отсюда, человек приехал отдохнуть, а вы тут балаган устраиваете. Бегом!», - последнее слово он почти выкрикнул. Первой, как ветром сдуло администраторшу, за ней пятясь и непрерывно кланяясь, из номера испарился второй секьюрити. Тот, который говорил по рации вышел последним. В дверях он остановился и произнес, - «Извините нас, пожалуйста, мы ничего не знали, надо было сразу сказать, что вы друг Мардасова». Дверь бесшумно закрылась, и я остался один. Не торопясь, я умылся, вскипятил чайник, заварил кофе фирмы «Якобс» с благородным названием «Монарх». Ужасы ночного кошмара медленно выветривались из моей головы. - «Надо же такому насниться», - подумал я. Впрочем, на сегодняшний день сказать совершенно точно, что было на самом деле, а что плод моих сновидений я уже не мог. За последние пол года я не провел ни одной ночи без ярких впечатляющих снов о моей поездке в Египет. Сны были настолько натуральны и реалистичны, что я давно запутался в поиске границе между реальным и виртуальным миром. Уютно расположившись в кресле на балконе отеля, я залюбовался открывшимся мне пейзажем. Зеркально гладкая, отливавшая голубизной поверхность бухты Балаклава раскинулась передо мной во всей красе. Не смотря на утренние время, ее уже бороздили несколько катеров, казавшихся с балкона моего номера игрушечными. Сознание лениво цеплялось за остатки сна. Было такое на самом деле или не было. Я пытался сосредоточится и вспомнить, но детали моей поездки в Египет ускользали от меня. Пластид, менты, кувыркающийся джип. Нет, что-то явно было, а что-то приснилось, но что именно, я вспомнить не мог, да и надо ли? Импозантный психоаналитик Арон Абрамович обещал, что со временем все утрясется и забудется, нужно просто немного отдохнуть. Я не торопясь, допил чашечку кофе фирмы «Якобс» с благородным названием «Монарх», посмотрел на часы. Была половина десятого местного времени. Подумав немного, я решил спустится вниз, к причалу, осмотреть достопримечательности, глянуть на Лехин катер. Спускаясь по лестнице, я натолкнулся на администраторшу. Увидев меня, она замерла, вид у нее был, как у нашкодившей собачонки. Ее виноватые жалобные глаза в упор смотрели на меня, казалось, она вот-вот расплачется. Пять минут спустя я шагал вдоль причала. Лехин катер я нашел без всякого труда, он стоял почти на том же месте, что и в прошлом году. На борту слегка покачивающего «Крыма» я не обнаружил никого, кроме скучающего капитана по имени Юлий. Я представился. Юлий приветливо предложил мне располагаться и чувствовать себя как дома, затем посетовал, что я пришел рановато, все равно раньше двух мы никуда не пойдем. Я еще раз выспросил, по поводу планов на сегодня, получил подтверждение, что водолазный бот отойдет от стенки причала ровно в два, и удалился, узнав, что Юлий до отхода никуда не собирается и будет здесь неотлучно. - «Подходи в любое время, я отсюда ни ногой», - бросил он мне вдогонку. Я поболтался по набережной, сходил на рынок, попил кофейку фирмы «Якобс» с благородным названием «Монарх», время от времени поглядывая на часы, с нетерпением предвкушая, как мы с командором удобно устроимся на корме катера и под тихий шелест волн поведем наш дружеский неспешный разговор. Время близилось к часу, и я, превозмогая себя, полез в гору, на которой расположился приютивший меня гостеприимный отель «Листригон», за своим подводным снаряжением. Когда я дополз до своего номера, ноги уже не держали меня, и я готов был рухнуть на кровать. Лишь одна мысль о предстоящей беседе с командором удержала меня от этого малодушного поступка. Я сжал волю в кулак, взвалил на себя снаряжение и тронулся в обратный путь. Без пяти час я стоял на палубе «Крыма». Юлий смотрел на меня с нескрываемым удивлением. - «Так ведь мы только через час отходим», - напомнил он мне. Я простодушно ему объяснил, что пришел пораньше с одной единственной целью – пообщаться с моим лучшим другом Лешей Мардасовым, который должен подъехать с минуты на минуту. Лицо Юлия выразило еще большее удивление. - «Леша только что звонил, сказал, что будет ровно в два, может минут на пятнадцать задержится». Я немного расстроился. Юлий ободряюще похлопал меня по плечу, - «Ничего, не расстраивайся, сейчас машина придет с баллонами, скучно не будет. Время мигом пролетит». Минут через десять действительно подошла машина. Водитель открыл заднюю дверь. Салон был забит весь, почти до верху. Оказывается, баллонов набрали на всех дайверов, находящихся на маленьком клочке побережья, называемом здесь «Затерянный мир». Я тяжело вздохнул и подхватил первую пару баллонов. Юлий и водитель взяли еще по два. В машине почти не убыло. Мы скоренько дошли до катера, расставили баллоны по бортам и тронулись в обратный путь. Вдруг Юлий окликнул водителя, - «Иди-ка я тебе что-то покажу». Вдвоем они скрылись трюме. Когда я вернулся со следующей парой баллонов, на катере никого не было. Остаток запасов сжатого воздуха я «трындел» в полном одиночестве. Именно в эти короткие тридцать-сорок минут я и понял значение любимого Алексеем слова «трындеть». Юлий с водителем появились ровно через минуту после того как последний стальной пятнадцатилитровый цилиндр был закреплен резиновым жгутом в борту. - «Ты что, один все перетаскал? Нас то чего не подождал?», - и, не дожидаясь моего ответа, продолжил, - «Представляешь, ты только отошел, эти с «Затерянного» звонят. Говорят, водка кончается. Пришлось бежать». Юлий показал пакет с двумя внушительного вида бутылями. Алексей появился без двух минут в два. Пробегая мимо меня, он на ходу бросил, - «Извини, Юрочка, никак не мог раньше вырваться. Мы с тобой на обратном пути поболтаем. Хочешь, я тебя в Севастополь сегодня отвезу, вечерний город посмотришь?» У меня на душе сразу оттаяло. Командор не забыл про меня. Он помнит и любит всех нас, своих воспитанников. Просто забот, дел у него, не то, что у нас, грешных. Ну, что ж, на обратном пути, так на обратном. Быстро переговорив с кем-то по телефону, Алексей сообщил, - «Стоим, ждем, никуда не отходим. К нам едет Игорь Зорин». Кто такой Игорь Зорин я знал. Депутат, народный избранник, гордость клуба «Юникор-дайверз». Такого человека не подождать было грех. К тому же лично я никуда не торопился. Леша, сделав нам сообщение, исчез, как сквозь землю провалился, как будто не приезжал вовсе. Пять минут спустя он вынырнул откуда-то снова и скомандовал, - «Все, отходим, Игорь сегодня не приедет. Попал в аварию». Игоря лично я не знал, но общался с ним на дайверском форуме. Собеседник он был интересный и я немного расстроился. И по поводу аварии и по поводу того, что я его не увижу воочию. Выпустив клуб дыма, затарахтел дизель. Вода вокруг бортов покрылась мелкой рябью. Водитель, остававшийся на берегу, начал отдавать швартовые. Юлий включил малый назад. Берег медленно поплыл от нас. - Стоп машина!», - снова скомандовал невесть откуда вынырнувший Алексей, размахивая мобильником, - «Игорь уже едет, только что позвонил, ждем его. Юрочка, ты не против?». Конечно я был не против. Минут через семь Алексей снова произнес, - «Все, отходим, ничего у Игоря не получается». Мы снова начали отдавать швартовые. Берег снова медленно поплыл от «Крыма», но далеко ему уплыть от нас не удалось. Пока Юлий не торопясь разворачивал катер, Алексей потрясая мобильником торжественно сообщил, - «Нет, все-таки едет». «Крым» вернули туда, где он стоял все сегодняшнее утро. Мы уже совершенно теряли надежду, причем надежду на все – как увидеть сегодня Игоря, так и погрузиться в пучины теплого сентябрьского Черного моря. Но Игорь все же появился. На всеобщий вопрос, что случилось, беззаботно махнул рукой, - «Да, так, ерунда». И только оказавшись на борту «Крыма» с досадой произнес, - «Понаехало москалей, ступить некуда. Ездят у нас, как у себя, по Рублевскому шоссе. Оборзели, собаки». Пять минут спустя «Крым» вспарывал острым форштевнем зеркальную гладь Балаклавской бухты. Такой гладкой воды на море я в своей жизни не видел ни разу. Мы неслись вперед, четыре человека на маленьком суденышке. В какой бы части судна каждый из нас не находился, нас разделяло не более нескольких метров, мы шли одним курсом, бок о бок, но у каждого из нас была своя дорога. Я безмятежно расположился на корме и любовался пейзажем, даже не догадываясь, что моя сегодняшняя дорога вела меня к такому позору, какого все челноки всего мира не испытывали со дня выдачи первой визы на первый чартерный челночный рейс в обетованную землю всех челноков мира – Турцию.

*****

 - «Все, подходим, готовность десять минут», - Алексей начал натягивать гидрокостюм, - «Юрий, сегодняшнее погружение я посвящаю лично вам. Мы идем с вами вдвоем». Я полез в трюм. В принципе, у меня все было готово, и я мог не торопиться, но не хотелось ударить лицом в грязь, и я решил одеваться немедленно, дабы не заставлять ждать командора. Быстро напялив на себя гидрик и боты, я побежал наверх, чтобы мне помогли застегнуть молнию на спине. Ближе всех оказался Игорь, но тревожить народного депутата я постеснялся и пробрался к Алексею, расположившемуся на носу. Я повернулся к нему спиной, несколько прогнувшись назад и сдвинув лопатки. - «Сейчас, сейчас, Юра», - Алексей подтягивал молнию, расправляя борта костюма. Замок молнии медленно, но уверенно продвигался вверх. - «Потолстел, Юра, пополнел. Жена, наверное, хорошо кормит», - между делом Алексей не забывал о красной пропаганде. Рывок, еще рывок, еще. Вдруг сзади щелкнуло и молния расползлась до самого низа. - «Ну, вот, и поныряли», - подвел итог Алексей. Я повернулся к нему. В руке он держал тесемку с замком. На миг я оторопел, просчитывая в голове варианты, найдется ли на катере второй костюм, который бы мог налезть на меня. Итог моих вычислений был неутешительный. Моего размера на борту «Крыма» быть не могло. Не то, чтобы дайверов таких размеров не бывает, но встречаются они крайне редко, я бы сказал, их вполне можно было бы занести в красную книгу. Поэтому держать на борту гидрокостюм небывалых размеров, в надежде, что сюда рано или поздно забредет какой-нибудь бодренький толстячок, было бы глупо. - Меня вдруг осенило. Вода не такая уж холодная, у меня есть жилет утеплитель, ну, подумаешь, под ним молния расстегнута будет. Сообщив об этом Алексею, я снова нырнул вниз. Быстренько напялив жилет, я поднялся на палубу. Баллон с компенсатором был скручен мной и проверен еще на причале, когда решалось, приедет или не приедет Игорь. Оставалось его только надеть. - Далее проследовала целая цепочка мелких событий, которая дала возможность всем находящимся на борту понять, что такого чудака на букву «М» на борту «Крыма» не было еще ни разу. - Алексей сидел на носовом полубаке в полной готовности и вопрошающе смотрел на меня. - - «Юрий, вы уже готовы?». - - «Сейчас, сейчас, еще пара минут». - - «Давайте, Юрий, давайте, вы всех задерживаете, нас еще на Затерянном мире ребята ждут, голодают. Мы должны им завезти продукты». - Я мигом взгромоздил на себя жилет компенсатор с баллоном, затянул ремни, затем влез в ласты, начал натягивать перчатки, уже изрядно потея и изнемогая. Жару я переношу очень плохо, сегодняшнее утреннее лазание по склонам балаклавских утесов несколько утомило меня, я не обедал, перегрев под не запланированным утеплителем многократно усилил мои ощущения. Я мечтал как можно скорее прыгнуть в воду и остыть. Наконец все одето и затянуто, вентиль баллона откручен, легочный аппарат и октопус проверены. - Радостно сообщив Алексею, что я готов к прыжку и сделав шаг вперед, я вдруг обнаружил, что мой грузовой пояс лежит рядом, а вовсе не на мне. - Взоры всего экипажа устремились на меня. Алексей смотрел по отчески, с нежным укором, Юлий с веселым любопытством, Игорь с легким презрением. - Сделав тщетную попытку надеть пояс, не снимая компенсатор с баллоном, я удостоверился в бесполезности этого занятия и честно обо все доложил Алексею, ожидая шквал негодования. - Вопреки, Алексей отнесся ко всему спокойно ( да ведь и то, чего можно ждать от толстого Челнока, ничего, кроме Питерских болот в своей жизни не видавшего ) и заверил, что нашего любимого Юру Оверчука все будут ждать столько, сколько понадобиться, даже если ребята на «Затерянном мире» начнут пухнуть с голоду. На лице Игоря было написано, - «Именно за этим я сюда и мчался» и «Что еще от москаля можно ждать». - Сказывался большой перерыв в моих подводных скитаниях. Последний раз я окунался в суровые морские воды почти пол года назад. А навыки при больших перерывах потихоньку утрачиваются. То шланги перекрутятся, то баллон перед погружением забудешь открыть, то, весело болтая, грузовой пояс на борту оставишь, как сейчас. А ведь были времена, когда я раз в неделю, взгромоздив на себя снарягу, посещал бассейн. Может показаться, ну подумаешь, бассейн, там и специально не утонешь. Но именно посещение бассейна и давало навыки, не позволявшие забывать на берегу маску, ласты, баллоны. - Я, ободренный доброжелательным тоном Алексея, быстренько отстегнул застежки, снял жилет компенсатор, натянул грузовой пояс, снова влез в жилет. Я старался как мог, сделал все довольно быстро, но силы мои были на исходе, жара доканывала меня, сердце бешено молотило, я уже начал побаиваться схватить тепловой удар. - Пока я все это проделывал, катер немного отнесло от того места, где мы должны были погружаться. Все ждали меня, взоры сверлили меня с трех сторон, я начал натягивать перчатку, которая, как потом выяснилось, и не нужна была вовсе. Вода оказалась теплой, термоклина не было вообще не только на той глубине, на которую мы собирались погрузиться, но и пятнадцатью метрами глубже, в чем я убедился двумя днями позже. Но сейчас я температуры воды на двадцати пяти метрах не знал, боялся холода и поэтому, исторгая из организма литрами пот, из последних сил тянул на себя тесный неподатливый неопреновый кусок материи. В конце-концов случилось, то, что и должно было случиться. Вторая перчатка, лежавшая рядом, от моей возни сползла к краю и вывалилась за борт. Перчатку было жалко, прыгать было рано, ласты лежали рядом. - - «Давай, Юра, прыгай, придется до места добираться вплавь», - скомандовал Алексей, но как было прыгать, если ласты были не на ногах? - Уже почти теряя сознание, я влез в одну, затем в другую ласту, затянул один ремешок, потом второй, раздался щелчок, ремень выскочил из замка. - Меня снова сверлили три пары глаз – капитана Юлия, командора Алексея и народного депутата Ялтинского городского совета ( чуть не ляпнул – трудящихся ) Игоря Зорина, только что перенесшего стресс от дорожного инцидента и морально пострадавшего от москаля, летающего по ялтинским автобанам, как по Рублевскому шоссе, поэтому просто по определению не могущего проявить хоть каплю сочувствия к любому другому москалю, каким я в его глазах, безусловно, являлся. - Кое-как справившись с замком, я надел ласту, стараясь не перетянуть ремень и не встречаться глазами со товарищи, и свалился в воду. Плыть я уже не мог и болтался в воде, как кусок того, о чем приличные люди вслух не упоминают. Моя уроненная перчатка покачивалась на легких волнах метрах в пяти от меня, дотянуться до нее у меня не было никаких сил. - Кое-как все же добравшись до нее, я окончательно перегрелся и был близок к панике. Еще мгновение и я бы начал стаскивать с себя сверхтеплую свою амуницию, но тут я услышал спокойный, но твердый голос Алексея, - «Плывите сюда, мой юный друг, мне нужна ваша помощь, не ленитесь, плывите». Мне ничего не оставалось, кроме как плыть на его голос. Я очень старался, но получалось крайне плохо. Время от времени Алексей подбадривал меня своими спокойными, но увесистыми словами, интересуясь, гребу ли я или просто делаю вид и отдыхаю, и я продолжал бороться с ласковой Крымской стихией. - Совершенно изнеможенный, я все же доплыл. Прозвучала команда, и мы погрузились в прохладную пучину. Немного оттянув обтюратор гидрокостюма, я запустил под него прохладную воду, тепловой баланс постепенно выровнялся, я начал приходить в себя. Минут через пять мне это удалось, я остыл, выровнял дыхание. Прекрасно осознавая, что Алексей дышит лучше, чем я, я хитромудро старался все время находиться на пару метров выше его. Все же, при прочих равных условиях, мой вдох расходовал меньше воздуха из баллона, чем если бы я находился на одной с ним глубине. Алексей пробирался вдоль скалы, лез в какие-то ущелья. Я после перенесенного предынфарктного состояния в слишком узкие места залазить остерегался и благоразумно занимал позицию метров на пять-семь выше Алексея. Это давало мне еще некоторую экономию воздуха. К середине нашего маршрута, когда Алексей попросил показать ему давление моего манометра, оно было у нас почти равным. Когда мы вынырнули и поднялись на палубу «Крыма», Алексей обиженно заявил, - «Я с тобой больше никуда не пойду, болтаешься где-то наверху, из-за тебя мы только половину маршрута прошли». Меня это несколько удивило и позабавило. Какие там еще маршруты под водой, тем более для Челноков. Упал на дно и смотри, радуйся, нам все едино, мы, челноки, кроме питерских болот ничего в этой жизни не видели, нам и этого достаточно, а маршрутами пусть юные ленинцы ходят. Минуту спустя командор оттаял и во всеуслышанье восторженно заявил, - «А Юрка-то наш, Челнок, как я дышит, лучше, чем я. У меня сто бар осталось и у него почти столько же». Все же под водой у меня соображалка работает лучше, чем легкие. Теперь пришла очередь Игоря. Он сидел уже полностью экипированный в сухом гидрокостюме, не выдавая каких-либо признаков нетерпения, переутомления или перегрева. Спокойненько нацепив на себя три баллона с нитроксом, он помахал нам рукой и был таков. Опытный глубоководник, он даже на поверхности не задержался, а сразу камнем с борта катера ушел на глубину. Юлий, на всякий случай выждав пару минут, включил передний ход и дал полный газ. Игорь теперь на поверхности покажется не ранее, чем через час, а нам предстояло за это время побывать на «Затерянном мире». Ходу до него было минут десять. Мы шли вдоль каменистого берега, метрах в ста от него. Береговая линия несколько изламывалась, и нам нужно было обогнуть небольшую скалу, прежде чем мы смогли бы увидеть «Затерянный мир». Юлий держал курс прямо на этот утес, торчащий из воды, я рассеяно озирал скалы и немного переживал свое позорное погружение. Всего погружений у меня было более шестидесяти, вроде не так много, но вполне достаточно, чтобы не допускать досадных ляпсусов. Но такого, как сегодня, у меня не было ни разу за всю мою короткую карьеру болотного водолаза. «Крым» шел почти прямо на утес, торчащий из воды. Обойдя его чуть правее, Юлий включив на несколько секунд ревун, дабы находящиеся в воде дайверы, если таковые были, не вздумали выныривать. Не знаю, как отреагировали дайверы и были ли таковые, но со скал быстренько ретировались несколько голеньких девочек. Загоравшие рядом с ними в таком же виде молодые люди только немного отвернулись. Тут, кроме лагеря искателей подводных приключений, оказывается, расположилась и небольшая община нудистов. «Крым подплыл к самому берегу, уткнувшись носом в берег. С наветренной стороны был брошен якорь, чтобы к берегу не снесло корму. Начались погрузочно-разгрузочные работы. Прибывшие и те, кто был на «Затерянном мире» радостно приветствовали друг друга, поминутно отрываясь от перетаскивания баллонов и провизии, чтобы тепло обнять со вчерашнего дня не виденного друга. У меня знакомых на берегу не было, обнимать тоже было некого, отрываться не приходилось и как-то само собой получилось, что все грузопотоки устремились через меня, как через крупную железнодорожную узловую станцию. Пять минут спустя я был мокрым от пота, уже который раз за этот нелегкий для меня день. Сзади, из недр «Крыма» передавая тюки мне кричали, - «Юра, держи». Едва я поворачивался, чтобы принять груз, меня звали с берега, - «Юра, ты куда пропал». Пробегавший мимо меня налегке Алексей только бросил, - «Давай, давай, Юрочка, ты у меня умница». Когда, наконец, все, что необходимо с катера было отправлено на берег, а с берега на борт «Крыма», ноги у меня подкашивались. Я обессилено присел на чью-то сумку. Юлий снова включил ревун, предупреждая об отходе, и катер, мелко вибрируя, начал отходить от берега. На берегу, радостно махая рукой, стоял Леша Мардасов. - «Юрочка, все переменилось, я должен остаться тут. Мы завтра увидимся Юрочка».

*****

 Минут через десять мы были снова на том месте, где канул в пучину маньяк глубоководник Игорь Зорин. Море было спокойно и гладко, как зеркало. Юлий заглушил двигатель. Мне предстояло сегодня погружаться еще раз, и я начал потихоньку собираться. Второй раз это было сделать проще. Молния на спине уже была порвана и за нее волноваться не приходилось. Перчатки оказались не нужны, и я со спокойной душой оставил их в трюме. Не надеть два раза подряд грузовой пояс было слишком даже для такого Титана отечественного дайвинга, как я. Между делом, в ожидании Игоря, я налил себе чашечку кофе фирмы «Якобс» с благородным названием «Монарх». С термосом и банкой кофе фирмы «Якобс» с благородным названием «Монарх» я был практически неразлучен и таскал их с собой повсюду. Пока я не торопясь заканчивал свои приготовления, над зеркальной поверхностью моря показалась голова Игоря. Все облегченно вздохнули. Игорь был подводником опытным, все это знали, но спускаться в одиночку на семьдесят метров, это вам не семечки щелкать, случиться может все, что угодно. Едва Игорь поднялся на борт, Юлий дал «Полный вперед» и мы двинулись к месту моего следующего погружения. После спринтерской погрузки-разгрузки на «Затерянном мире» у нас на борту оказалось еще два человека. Это были инструктор подводного плаванья Александр и его неотразимая подруга Катерина. Слух о моей полной неспособности самостоятельно подготовиться к погружению распространился мгновенно, и Саша немедленно принялся терзать меня и мое снаряжение. Меня заставили разобрать и смазать какой-то мазью вторую ступень дыхательного аппарата, затем то же самое мне пришлось сделать с октопусом. Я отбивался, доказывал, что там у меня все в порядке, но Александр был неумолим. Я разобрал все, что можно было разобрать, смазал, снова собрал и теперь сидел и думал, будет ли оно после моих умелых рук работать под водой. Вопрос был не праздный. Когда подошло время погружаться, меня собирали четыре пары рук, не считая моих – Саша, Катерина, народный депутат крымской автономии Игорь Зорин и Юлий. Я был полностью запакован, затянут, проверен, меня оставалось только столкнуть за борт, но Саша смотрел на меня с большим сомнением. Я его понимал. Такому человеку, как Юра Челнок, я бы и сам доверять не стал. Тем не менее и как бы там ни было, солнце садилось, и мы наконец закачались на водной поверхности над каменной грядой, как и каким образом точно вычисленной капитаном судна и по совместительству штурманом Юлием, мне не известно. Могу сказать только следующее. Опустились на дно мы точно в заданном месте. Саша уверенно плыл между двумя хребтами гряды, я устало поспевал за ним. Время от времени он показывал мне на что-то интересное рукой, смотри, мол, я кивал головой, но перед глазами у меня стояли только голенькие купальщицы, резво убегающие от нашего катера на «Затерянном мире». В Балаклаву мы вернулись, когда уже смеркалось. Не торопясь, я развесил сушиться свое снаряжение, попрощался со всеми и потихоньку начал восхождение на кручу, где меня ждал гостепреимный отель с пятью звездочками «Листригон».

4

 В отеле было тихо и уютно. Разобрав свою небольшую сумку, я развесил в ванной мокрые плавки, поставил на стол на видное место банку кофе фирмы «Якобс» с благородным названием «Монарх», что бы не дай бог, не забыть ее завтра и, включив телевизор, прилег на диван. Я рассеяно смотрел на мельтешившие по экрану лица телеведущих и артистов, но сосредоточиться на них не мог. Мои мысли опять убегали в пасмурные апрельские дни, когда я собирался в свое турне по Красному морю. Перед самой поездкой мне позвонил Леша Мардасов и в традиционной для него легкой манере предложил мне взять из Питера попутчика, уж коль скоро я в Москву, откуда вылетал самолет в Хургаду, собирался ехать на машине. Преподнесено это было, как забота обо мне, чтобы мне, маленькому, в дороге было не скучно. В принципе, один в поездке я никогда не скучаю, за рулем, по моему, и соскучиться-то невозможно, но и против попутчика я ничего не имел. А в свете моего общения с Павлом Павловичем и его злополучной бандеролью, он оказался, как нельзя кстати. Попутчиком оказался мой тезка, Юра по фамилии Чекоташ, приятный, улыбчивый молодой человек. Я его никогда не видел и не знал, но Леша рекомендовал его как хорошего парня, а рекомендация командора была для меня, как евангелийская заповедь.

*****

Мы встретились на сорок седьмом километре московского шоссе. Его желтого цвета «Мерседес» стоял почти под виадуком на обочине. Я издали понял, что это он, и поморгал фарами, пристраиваясь в десятке метров позади него. Из Мерса вышел приятной, интеллигентной наружности парень, мы поздоровались, улыбнулись друг другу, и я взял из его рук внушительных размеров сумку, пристраивая ее в багажнике своей машины. Юра сказал «сейчас» и повернулся спиной, направляясь попрощаться с провожавшей его женой. Склонившись над багажом, как бы поправляя его, я расстегнул молнию на Юриной сумке и схватил сверток с пластидом. Рука замерла в сантиметре от чужого сумки. Какое-то время я колебался, но, так и не решившись, бросил сверток в глубину багажника машины, застегнул молнию и сел за руль. Через несколько минут мы уже неслись по слякотному шоссе в сторону Москвы. Юра что-то мне рассказывал, я краем уха слушал, терзаясь и глубоко сожалея о минутной слабости. Сверток, лежавший в моем багажнике, казалось, больно давил мне в спину, страх одолевал меня, я напряженно всматривался в шоссе, пытаясь заметить, если впереди мелькнет машина ДПС. Брызги из-под колес впереди идущих машин плотно заливали лобовое стекло, дворники едва справлялись со своей работой, на мгновение протирая в песочного цвета мути прорехи, сразу же забиваемые новыми порциями водной взвеси и грязи. Я почти ничего не видел, нервничал, переживал и проклинал тот момент, когда я решился на эту поездку. Километров через тридцать из-за поворота дорога вынесла милицейскую машину. Из приоткрытого окна торчал радар, два мента зябко ежились в машине, не проявляя большого рвения покинуть ее. От неожиданности внутри у меня все опустилось. Мы пронеслись мимо, ничем не вызвав неудовольствия ДПС, но спина у меня, который раз за последние дни, взмокла. Я понял, что если мы будем ехать так дальше, ни до какой Москвы нам сегодня не доехать. Либо у меня найдут при досмотре машины сверток, либо нервы у меня не выдержат, и мы окажемся в кювете. Хлопнув себя по лбу, я сказал, что, кажется, забыл паспорт, нужно проверить и, остановив машину, полез в багажник. Мгновение я колебался, пытаясь подавить в себе остатки порядочности, потом, резко сунул сверток в самые недра объемистой Юриной сумки и хлопнул крышкой багажника. Мне было очень стыдно, но своя шкура все же ближе к телу. Мне было жаль ничего не подозревавшего моего новоиспеченного знакомого Юру, но страх поборол все чувства и вскоре я успокоился. - «На твоем месте так поступил бы каждый», - прошелестел мне в ухо голос Павла Павловича настолько явственно, что я резко обернулся. В машине были только мы двое – Юра и я. Ехать стало комфортнее. Теперь, даже, если нас бы и остановили, и кому-нибудь пришло в голову проверять наш багаж, доказать что это мой сверток было бы весьма затруднительно. Дорога была не близкая, трасса забита машинами, время текло медленно и неторопливо. В Москву мы приехали поздно вечером. У Юры в нескольких километрах от МКАДа жил товарищ по имени Федор, который тоже должен был ехать с нами в Египет. В дверь квартиры Федора мы позвонили ровно за час до полуночи. До отлета оставалось часов восемь. Как я быстро понял, все это время нам предстояло бодрствовать. На маленькой кухне за чашкой чая было решено сначала отвезти в аэропорт багаж, потом поставить мою машину на стоянку к знакомому Федора. В четыре утра нас там должен был ждать человек, чтобы оттуда доставить на своей машине почти к трапу самолета. Москва медленно затихала, отходя ко сну. Машин становилось все меньше и меньше, около часа ночи по московской кольцевой автодороге можно было ехать почти как днем по автостраде где-нибудь в Белоруссии или смоленской области - ни пробок, ни аварий, ни плотного движения. Когда мы с Юрой, наконец, добрались до аэропорта и он выволок из багажника моей машины свою огромную сумку с бандеролью Павла Павловича, камень свалился у меня с души. Не смотря на усталость, после дня проведенного за рулем, и острое желание залезть в постель, укрыться с головой одеялом и провалиться в сон, хоть на время забыв о Павле Павловиче, его бандероли и Египте, я немного воспарял духом и вздохнул широко и свободно. Юра не торопясь покатил тележку с багажом в сторону здания Домодедовского аэровокзала, безмятежно и с любопытством озираясь по сторонам. Он ни о чем не подозревал, чувствовал себя свободно и легко, как и должен себя чувствовать человек, над которым не висят дамокловым мечом неразрешимые проблемы, и совесть у которого чиста и незапятнанна. Я ощущал острую зависть к нему, к его легкости и раскрепощенности. Юра спокойно докатил свою телегу до входных дверей и исчез за ней. У меня зачесалась рука включить передачу и рвануть отсюда, как можно скорее и как можно дальше. Но тут же занозой заныла мысль, - «Куда, куда рвануть? Кроме, как домой некуда, а там Павел Павлович все равно достанет». - «А я тебя где угодно достану», - прошелестел голос Павла Павловича, и я едва не пробил головой крышу, подпрыгнув с водительского сиденья. Я резко оглянулся. В машине, кроме меня не было никого. Выскочив из автомобиля, я огляделся по сторонам. Метрах в десяти от меня толстомордый охранник с полным безразличием и равнодушием смотрел куда-то вдаль. Больше рядом никого не было. Я сел за руль и стал ждать. Минут через двадцать Юра вернулся, мы развернулись и помчались обратно в Москву. Город погрузился в беспокойную дрему. Глубоким, здоровым сном это было назвать трудно. По улицам то тут, то там попадались куда-то бредущие люди, без конца сновали машины, достаточно редко, но ритмично проезжали троллейбусы. Юра с Федором испросив моего разрешения куда-то исчезли. До отлета оставалось еще часов пять, можно было и подремать, но мне не дремалось. Спать, свернувшись калачиком на заднем сиденье легкового автомобиля, я привык давно. В дальних поездках иногда хватало полутора-двух часов, чтобы взбодриться и обрести новые силы. Но сейчас мне не спалось. Меня с новой силой терзали мои страхи и сомнения. От свертка я избавился, надолго ли? Пройдет всего несколько часов и мне предстоит лететь рядом с этой смертоносной штуковиной на высоте десяти тысяч метров над землей и гадать, взорвется или не взорвется. Мало того, что я вообще боюсь летать, так ведь лететь придется точно зная, что содержится в недрах огромной Юриной сумки. Не важно, что я не буду держать бандероль в руках, она будет, может, всего в нескольких метрах от меня, за перегородкой, в багажном отделении. Да и какая разница, в скольких метрах она будет, уж если рванет, мягко не приземлиться никто. - «Нашли бы ее в аэропорту, и дело с концом. Рейс бы отменили, я тут же свинтил бы домой, и пусть Павел Павлович с Юрой разбирается, если еще доберется до него». Я вдруг представил себе добродушного, ни о чем не подозревающего Юру, дающего показания на Лубянке, и сердце мое заныло от жалости. Но что делать? Себя-то еще жальче. Мне вдруг пришла в голову шальная мысль. А что, если в аэропорту подойти к таможенникам и попросить повнимательней отнестись к моему попутчику. Тогда уж точно никуда не полетим. Но ведь тогда и мне начнут задавать вопросы. Откуда узнал, да кто такой, да чем занимаешься. Будем на Лубянке давать показания на пару. Я возился на заднем сиденье, пытаясь одновременно заснуть, побороть угрызенья совести и решить извечный русский вопрос – «Что делать?!!!». Хорошо было лет двадцать назад. Можно было завербоваться в какую-нибудь геологоразведочную экспедицию. Улетел на вертолете в тайгу или в тундру и ищи ветра в поле. Смотришь, через пару годиков бы и забылось все. А там, глядишь, и с Павлом Павловичем что-нибудь произошло бы, Кондратий какой-нибудь хватил или в места не столь отдаленные, сколь малодоступные увезли бы болезного. Чем черт не шутит. Эх, да что там думать, все развалили, разворовали собаки, загубили науку нашу, матушку. Не бродят нынче геологи по тайге и тундре, не ищут нефть, газ, минералы всякие, некуда бежать, некуда податься. Меня вдруг охватила досада и злость на демократов. Доорались, домитинговались, честному человеку уже и спрятаться некуда! Время между тем, хоть медленно, но двигалось. В конце концов появились Юра с Федором, Федор притащил свои сумки. Мы вылетели на кольцевую дорогу, километров двадцать пронеслись по ней, затем свернули на более узкое и спокойное шоссе. Проехали еще километров пять. Город кончился совершенно, кругом была темень, не видно ни зги. - Едем-то правильно?», - спросил я у Федора. - «Правильно, правильно». - «Где поворачивать?». - «Я скажу». На заднем сиденье мирно дремал Юра Чекоташ. Я в который раз позавидовал ему. Воистину, счастье в неведении. Как бы он выглядел, если бы бандерольку Павел Павлович сунул ему, а не мне. Мы проехали еще километров пять. - «Мы не проехали?», - поинтересовался я у Федора. Ответа не последовало. Я на мгновение оторвал взгляд от дороги. Федор спал так же безмятежно, как и Юрий. С большим трудом я разбудил Федора. Он не сразу понял, кто я такой и чего от него добиваюсь. Затем, буркнув, - «Еще рано», - попытался снова оказаться в объятиях Морфея. Я напряженно всматривался в темень дороги, одновременно увещевая Федора и взывая к его благоразумию. До отлета оставалось несколько часов, нужно было еще поставить машину, доехать до аэропорта, пройти досмотр, регистрацию. Не хватало только заблудиться где-нибудь на проселочной дороге. Окрестности Москвы в отличие от самой первопрестольной бессонницей не страдали. Нигде не было видно ни огонька в окошке, ни машины, ни прохожего. С грехом пополам мне удалось все же окончательно разбудить Федора. Минуту с небольшим он внимательно всматривался в темноту, затем спокойно сообщил, - «Проехали, кажется, нужно разворачиваться». Дорога шла сквозь какую-то глухомань, тем не менее, между встречными полосами стоял многокилометровый разделительный барьер. Развернуться не было решительно никакой возможности. Оставалось только двигаться вперед. По опыту я знал, что место для разворота в таких местах может быть километров через десять-пятнадцать, но выхода у нас не было. На наше счастье разворот оказался поблизости, я даже не успел как следует рассердиться на Федора. Машина понеслась в обратном направлении, Федор теперь не спал, а уверенно командовал, - «Тут направо, через двести метров налево, здесь между этих двух домов». Я в точности следовал его указаниям, мало себе отдавая отчет в своих действиях. Все делалось, на автомате, в душе у меня бушевали сомнения. Одна моя половина говорила, что не лететь никак невозможно, Павел Павлович достанет везде. Вторая шептала, - «Разворачивай машину и дуй отсюда, как можно дальше». У меня уже почти созрело решение. Довезу ребят, что-нибудь на ходу придумаю, пусть едут со своим знакомым в аэропорт, я останусь. За пару часов уеду подальше от Москвы, высплюсь, как следует, потом буду думать, что делать дальше. Наверняка позвонит Павел Павлович, скажу, что сверток у Юры, пусть сам разбирается. Я уже почти утвердился в своем решении, оставалось только придумать предлог, что сказать Юре и Федору. Но предлог никак не придумывался. Чтобы мне не приходило в голову, мне самому же казалось глупо и невразумительно. - «Боже, ну хоть бы кто-нибудь позвонил. Можно будет сказать, что что-то случилось и со спокойной душой уехать». Я посмотрел на часы. Было три часа сорок пять минут. Самое время для звонков. Между тем мы въехали в какие-то ворота и оказались во дворе какого-то небольшого предприятия, обнесенного покосившимся бетонным забором. Сердце мое сжалось. И это здесь мне придется бросать мою машину. Да за неделю, что нам предстоит отсутствовать, ее по винтику раскрутят. Нам навстречу вышел простой мужичонка, шоферского вида, поздоровался с нами за руку. Пока я усиленно обдумывал, что же все-таки сказать, чтобы не лететь, моя сумка оказалась в его машине. Юра и Федор, решив как-то компенсировать мои убытки от поездки на машине, оказали мне бесплатную услугу и перетащили мою поклажу без моего вмешательства. Пока я, как рыба, ловил ртом воздух, пытаясь что-нибудь сказать, мужичонка забрал у меня ключи, - «Я твою машину потом в бокс поставлю». Я ошалело смотрел то на свою машину, то на Федора, то на мужика. - «Да не бойся, все нормально будет», - уверил меня Федор. Но я понял, что машину свою я больше не увижу. - «Не расстраивайся ты так по пустякам», - пронеслось у меня в голове, - «Не нужна она тебе больше будет, машина твоя. Забыл куда и с чем едешь?». Я обречено залез на заднее сиденье старого рыдвана, в который был уложен наш багаж, и мы тронулись в путь. Привычка, говорят, вторая натура. Давно ли я большую часть своих дорог проходил пешком, иногда ездил на электричках, время от времени мне выпадало счастье прокатиться на какой-нибудь колымаге, вроде той, в которой я сидел сейчас. Была у меня когда-то груда металлолома с некогда гордым, но этой же грудой опошленным именем, «Запорожец». Эта груда заводилась и останавливалась, где и когда хотела. В ней все скрипело, гремело грохотало, никогда не возможно было точно сказать, доедешь на ней, куда надо или нет. В полу у этого агрегата была дыра, прикрытая ковриком, в которую запросто могла пролезть нога. в принципе, это была даже не машина, а скорее аттракцион на выживание, угробиться на ней было проще простого. Но я всегда предпочитал плохо ехать, чем хорошо идти, и был счастлив, садясь за руль своей колымаги. И всего несколько лет обладания обычной, по европейским меркам, я бы сказал ширпотребовской западной машиной, меня испортили вконец. Я с содроганием слушал, как знакомый Федора боролся с непослушной коробкой передач, как скрипела и трещала подвеска, как содрогался кузов автомобиля. Казалось, еще один ухаб, и машина развалиться. В принципе, в моем положении это был бы выход, но было страшновато.

5

Запищал мобильник, выведя меня из полудремы. В трубке зазвучал голос Татьяны. - «Юрий Борисович, здравствуйте, вы уже приехали?». - «Да, Танюша, я уже здесь, второй день». - «И не позвонили», - голос Тани был расстроен, - «Забыли совсем обо мне, наверное?». - «Ну, что вы, Танечка, как можно, только о вас все время и думаю. Дела, Танюша, дела заели. Все время порываюсь позвонить вам, и все время чем-то отвлекают», - я попытался придать своему голосу как можно больше досады, - «Бросить бы все к черту, закатиться куда-нибудь с вами на недельку в глухомань. Чтобы никто не достал, а Тань, как вы?». - «Ой, у меня на недельку не получится», - печально поведала мне Таня, - «Я завтра свободна весь день, и муж только в пятницу вернется». - «Ну, и прекрасно Танюша, давайте завтра и начнем». Мы договорились встретиться назавтра на площади Ногина, в восемь часов вечера. Поговорив еще минут пять, мы попрощались и я снова погрузился в приятные, на сей раз, воспоминания.

*****

Началась история сТаней за много, много лет до описываемых событий. Эта история началась даже еще тогда, когда самой Тани и на свете не было. Я был тогда зеленым пацаном, лет двадцати с небольшим, и страдал одним серьезным, но не слишком, на мой взгляд, тяжким пороком. Однажды случайно наткнувшись в бане на дырку в женское отделение и заглянув в нее, я прильнул к ней на многие годы. Это стало моей страстью, моей потребностью, моим неистовым увлечением. Я ходил в баню три-четыре раза в неделю, а когда на какое-то время мне приходилось уезжать из Ленинграда, где я жил, мне этого не хватало, я страдал, и пытался найти нечто подобное в том месте, куда меня заносила судьба. Обычно рано или поздно мне это удавалось. Удалось и в тот раз, когда меня занесло в маленький, серый, провинциальный городишко. Подглядывание было делом несколько небезопасным, потому что время от времени меня все-таки замечали и поднимали неимоверный крик. Но бывало и по другому. Встречалась среди представительниц прекрасного пола категория, которая сама себя не прочь была продемонстрировать. Смотреть на голую женщину, совсем не знакомую, которая тебя тоже абсолютно не знает, но относится к тебе благосклонно и с пониманием, это ни с чем не сравнимое чувство. Приходилось мне на таких смотреть не раз, иногда это были симпатичные дамочки, иногда не очень, но всегда это было завораживающее зрелище. Самая шикарная из дам, каких я увидел в бане, встретилась мне именно в этом маленьком, сером городишке. Баня представляла собой помещение, разделенное двумя рядами кабинок, между которыми находился длинный коридор. Правый ряд кабинок был женский, левый мужской, но весьма просто было зайти в освободившуюся кабинку справа, когда банщица, старая неповоротливая баба, следившая за порядком, отворачивалась. Наблюдать, что делалось в соседней кабинке можно было просто, встав на скамеечку для раздевания. Оттуда все было прекрасно видно, дама находилась на расстоянии почти вытянутой руки, рассмотреть можно было все, даже поры на коже. Но соль заключалась в том, что засыпаться там было элементарно просто. Ей стоило только немного поднять вверх голову, что изредка и происходило. Не надо было даже, чтобы она увидела меня полностью, мелькнувшая тень говорила ей обо всем, и больше за ней подглядывать было невозможно. Слишком громких воплей по этому поводу мне слышать не доводилось, но день в таких случаях, был испорчен. Впрочем, такое случалось не часто. Обычно в душе все вели себя расслаблено и подвоха не ждали, поэтому вверх не глазели, а спокойно себе медитировали под струями горячего душа, уставя взор в пол. Городок, в котором все это происходило, отличался одной особенностью. Здесь было много военных. Кто не понимает этого обстоятельства, могу сказать, что такие провинциальные города сильно отличались в советские времена от прочих им подобных, в первую очередь обилием импозантных красивых дам, по большей части не местных, а приехавших вместе с мужьями для прохождения дальнейшей службы из крупных, а иногда и столичных городов. Естественно тут им было скучно и один из видов развлечений, не скажу, что у всех, был посещением местной бани, а именно душевых, с каким-нибудь гусарского вида бравым военным, уж не знаю, мужем ли нет ли, документов я ни у кого не смотрел и знакомых там ни разу не встречал. Но время от времени, сидя в очереди в душ, замечал, как туда, ни на кого не глядя, заскакивала интеллигентная дамочка, а через пол минуты за ней заходил некто в военной форме. После этого слышался звук закрываемого шпингалета. Окружающие на это не реагировали никак. Вот так один раз, нежданно-негаданно, не зная, кто в соседнем душе, я осторожно на цыпочках приподнимался над краем перегородки между кабинками, как солдат над бруствером окопа. Кабинка делилась на две части, в одной раздевались, во второй мылись. Медленно моему взору открылась модная красивая шуба, висевшая на вешалке. Поверх шубы висела розовая женская ночнушка. На скамеечке, на сваленной в кучу одежде, живописно лежали голубенькие женские трусики. От одного только этого натюрморта можно было прийти в неистовство. Мельком рядом с шубой я заметил трепанную капитанскую шинель. Под душем стояла очень красивая, полная, с великолепными круглыми формами женщина, рядом из-за дверного проема виднелись части тела, безусловно, мужской принадлежности. Даме было на вид лет около тридцати, может тридцати с небольшим. Борясь со страхом быть замеченным, я с пол минуты разглядывал ее, просто пожирал глазами, быстро скользя взглядом по ее телу, стараясь охватить все ее прелести и запечатлеть в памяти. Глаза прыгали с роскошных грудей на полные стройные ноги, там останавливались на жгуче черном треугольнике мелко вьющихся лохматых волос, скользили вверх, снова к ее грудям, раскачивающимся в такт движениям. Потом я впивался взглядом в очень красивое улыбающееся лицо, не в силах оторваться от него, но черный треугольник между ее смуглых загорелых ног опять отрывал мой взгляд и я, по пути вниз, пожирая глазами все ее тело, впивался взглядом в этот самый низ ее упругого круглого живота. Они о чем-то тихо спокойно разговаривали, как разговаривают случайно встретившиеся знакомые на автобусной остановке. Слов не было слышно из-за шума льющейся воды, падающей из десятка открытых кранов. Женщина внимательно, с легкой улыбкой смотрела на мужчину, которого мне не было видно, слушая, что он говорит, время от времени всплескивая руками и весело, не громко смеясь. Ее грудь с большими коричневыми сосками от смеха качалась из стороны в сторону, приводя меня почти в исступление. Мужчина сделал шаг, я стремительно, с бешено колотящимся сердцем, спрятался за перегородку. Минут пять я выбирал момент, затем опять медленно начал выглядывать из-за перегородки. Мужчина опять стоял за дверью, почти не видимый, дама, вся в мыле, терла себя мочалкой. Старательно выгибаясь в бок, она грациозно доставала до лодыжки одной ноги спокойно намыливала ее, потом неторопливо поворачивалась на другой бок и терла другую. Делала это она так, как будто была одна, ни грамма игры или театральности. Она просто мылась. Посчитав себя уже достаточно намыленной, дама положила мочалку и встала под душ, смывая с себя мыльную пену, помогая руками, поворачиваясь во все стороны под упругие струи воды. Попа у нее тоже была шикарная, большая, круглая, казалось, кожа вот-вот на ней лопнет, такой она была объемной и упругой. Женщина крутилась, полоскалась, поднимала к теплым струям лицо, жмуря газа, я смотрел на нее, не в силах оторваться. Вдруг она, стоя в пол оборота ко мне, протерла лицо руками, повернула голову, и глянула прямо мне в глаза, так быстро и точно, как будто знала, что я нахожусь именно в этом месте и смотрю именно на нее. На ее лице играла та же легкая улыбка, которая только что принадлежала тому мужчине, за косяком двери. Женщина смотрела прямо на меня, ее глаза засверкали, она не сделала ни одного движения, связанного с моим обнаружением, чтобы не привлечь внимания того, кто был за дверью. Теперь эта улыбка была моя. Меня прошила молния, я был ни жив, ни мертв, несколько мгновений мы смотрели друг на друга, потом я не выдержал ее взгляда и рухнул вниз за перегородку. Надо ли говорить, что спустя какое-то время я полез туда обратно. В кабинке ситуация немного переменилась. На стульчике или табуретке, уж не знаю, как назвать, такие стоят во всех российских банях, спиной ко мне под душем находился мужчина, а лицом, у него на коленях, широко расставив ноги, сидела она. Руками она придерживала его голову и смотрела вверх в то место, откуда должен был появиться я. При появлении моей головы, она издала тихий стон, вцепилась в голову мужчине, не оставляя ему ни единого шанса повернуться в мою сторону, резко выпрямила напряженные ноги и начала движение вверх, потом вниз. На чем она сидела, я понял сразу. Дама поднималась и опускалась, от страсти приоткрыв рот и зажмурив глаза, издавая тихое постанывание. Время от времени ее глаза на секунду открывались, чтобы убедиться, что я на месте, стон в этот момент становился не то, чтобы громче, но страстней, движение ее вдоль партнера порывистее. Затем глаза снова закрывались, и она медленно скользила вверх вниз, широко разведя полные красивые бедра. Я смотрел, пока у меня хватило на все на это нервов. Долго выдержать ее взгляда я не мог, слишком молод был еще тогда, и подсознательно ощущая ее превосходство, тушевался и опускал глаза, когда она смотрела на меня. Когда я набрался смелости и залез на скамеечку еще раз, все уже было кончено, но меня опять ждали. Капитана, быстро одев, уже выпроводили из душевой, дама стояла прямо напротив меня, широко расставив ноги и подбоченясь. Мы смотрели друг на друга, я опять пожирал глазами ее роскошное тело, она широко улыбалась, глядя на мое обалдело ошалевшее лицо. Долго я этих смеющихся веселых глаз выдержать не мог. Это сейчас я могу смотреть в глаза кому угодно и сколько угодно, хоть голой даме, хоть следователю прокуратуры, хоть самому Лехе Мардасову, давно уже не помню, чтобы меня кто-то пересмотрел. Но тогда нервы мои не выдержали, и я снова рухнул за перегородку. Когда несколько минут спустя я попытался еще раз заглянуть за нее, все, что я увидел, это капающая вода из не туго закрученного душа, мокрые ободранные стены и распахнутые настежь входные двери душевой кабинки. Я оделся и вышел на улицу. Серые осенние облака плотно закрывали небо, ветер злобно рвал с деревьев остатки желтых, пожухших листьев. Мелко сек холодный дождь. Стоял ноябрь. Не могу сказать, что с тех пор я ни о чем другом, кроме этой дамы не думал. Я прекрасно осознавал, что, промелькнув случайно перед моим взором один раз, она навсегда и бесследно исчезла из моей жизни. Надежд увидеть ее снова у меня не было, да и толку то. Я сопляк, только и умеющий, что подглядывать через дырочку, чем занимаются другие, она роскошная, импозантная красивая дама, у которой десятки поклонников и сотни тайных воздыхателей. И если она один раз улыбнулась мне, это ни о чем не говорит. Но вспоминал я ее часто. Несколько недель спустя мой коллега по работе, вдруг озаботившись моим несчастным холостяцким положением, заявил, что хочет меня познакомить с одной, пока еще незамужней, особой. Из его длиной, пространной речи я быстро понял, что это его дальняя родственница, девка во всех отношениях положительная, и работящая и хозяйственная, и все умеющая, и имевшая всего один маленький недостаток. Смотреть в ее сторону решительно ни один парень не хотел. Девке было уже к тридцати, положение пиковое, все родственники получили задачу – найти жениха. Мой коллега тут же мне растолковал, что я мужичонка так себе, никудышный, надежд у меня никаких, это единственный мой шанс в этой жизни, да и то, еще не известно, как на меня посмотрят. Он во мне абсолютно не уверен, даже наоборот, полагает, что у меня ничего не получится, и предлагает познакомить с ней только из большой жалости ко мне. Идти знакомиться у меня желания не было совершенно никакого, но по работе я сильно зависел от моего доброжелательного коллеги и, в конце концов, поартачившись немного, согласился. Каково же было мое изумление, когда среди гостей приглашенных по случаю дня рождения моего коллеги я нос к носу столкнулся с той самой дамой из душа. Она спокойно смотрела на меня и улыбалась, я стоял перед ней и готов был провалиться сквозь землю. Я был практически уверен, что сейчас она со смехом всем расскажет, где она видела этого молодого человека, и все будут знать, чем я занимаюсь и какой я гадкий мерзавец. Я мысленно перебирал варианты, как бы быстрей ретироваться под удобным предлогом к дверям, но ничего не мог придумать. - «Лариса», - проворковала она, протягивая мне свою изящную руку. - «Юра», - едва слышно вымолвил я, не смея поднять глаз и посмотреть ей в лицо. Но то, что она никому ничего не расскажет, по ее голосу я все же понял. Вечер прошел весьма сумбурно и очень быстро превратился в рядовую попойку. Я, в те годы еще совершенно не имея пристрастия к алкоголю, отчаянно скучал. Меня яростно атаковала родственница моего коллеги, я вяло от нее отбивался. Время от времени из под тишка я бросал взгляды на Ларису, она всякий раз это замечала и отвечала мне улыбкой. Я был уверен, что она просто смеется надо мной. Мой коллега несколько раз подходил ко мне и делал замечания. Меня сюда пригласили не для того, чтобы я сидел, как истукан, а по вполне конкретному делу. Я не реагировал и продолжал водить вилкой по пустой тарелке, время от времени кидая взгляды на Ларису. Вечер длился неимоверно долго, но все когда-нибудь кончается. Потихоньку гости начали расходиться. Засобирался и я. Уже стоя в дверях и уныло договариваясь с родственницей коллеги о свидании, я вдруг увидел в прихожей Ларису. Улучив минутку, она, проскользнув мимо, сунула мне в ладонь комочек бумаги. - «Позвони», - прошелестело у меня в ухе. Неделю я маялся сомнениями и терзался муками. Меня тянуло к Ларисе, я мечтал о ней, рвался в ее объятья и изо всех сил трусил позвонить. С другой стороны я обещал пригласить в кино родственницу моего теперь люто мною ненавидимого коллеги, чего делать категорически не хотел. Меня мучила совесть ( ведь я обещал ), терзали страстные желания, я страдал своей застенчивостью и нерешительностью. Три раза на дню я хватался за трубку телефона, минуты полторы держал ее в мокрой вспотевшей руке, так и не решаясь набрать номер, затем медленно и осторожно клал на место, проклиная себя, свою застенчивость и нерешительность. Несколько раз я даже набирал номер, но после первого же гудка стремительно возвращал трубку восвояси. Я так бы, наверное, никогда и не увидел больше Ларису, если бы по истечении недели, как-то набрав ее номер и готовясь тут же бросить трубку, вдруг не услышал ее голос, – «Але». Я обомлел. Она, по-видимому, была рядом с телефоном и сняла трубку сразу. У меня пересохло в горле, я не мог вымолвить ни слова. Трубку теперь возвратить на место я тоже не мог. - «Але, але, я слушаю вас», - снова проговорила она и я хриплым, срывающимся голосом произнес, - «Здравствуйте». Лариса меня узнала сразу. Голос ее звучал обрадовано и восторженно. Посетовав немного, что я так долго не звонил, она тут же пригласила меня на вечеринку к какому-то своему знакомому. Поздним вечером я стоял в назначенном месте. Долго ждать меня не заставили. Из темноты выплыли две дамочки и приветливо помахали мне рукой. Одной из них оказалась Лариса, второй ее подруга. Подруга была обычная, полная, я бы даже сказал толстая, ничем не привлекшая меня мадам, Лариса же выглядела по-прежнему роскошной, красивой уверенной в себе женщиной, эдакой волчицей, вышедшей на охоту. Мы быстро тормознули такси и тронулись в гости. Подруга Ларисы практически всю дорогу молчала. Не помню, чтобы она что-нибудь говорила и потом. Вообще я не раз ее впоследствии встречал, бывая в их компании, но сейчас толком не скажу даже, как она выглядела, хотя всю остальную их яркую выразительную компанию, сплошь состоявшую из очень неординарных личностей, помню прекрасно. Лариса же оказалась без комплексов, как я очень быстро убедился, совершенно без них, сразу завязала легкую непринужденную беседу. Через три минуты я уже был в курсе, что муж у нее моряк, в плаванье, это ее подруга, у нее тоже муж моряк, тоже в плаванье. Едут они к своему старому знакомому, он тоже моряк. Но не в плаванье, а дома. В плаванье или еще где-то, но не близко, у него жена, а подругу она везет к нему, потому что ее другу хочется, а жена далеко. Они никогда не видели друг друга, но ему хочется, а ее подруга согласилась, ну и так далее. Через четыре минуты выяснилось, что у них две беды. Первая, основная – водки у них мало, на четверых не хватит, магазины давно закрыты. Вторая, гораздо меньше, но все же – Ларисе спать не с кем. В спешке никого не нашли, а ей со своим старым знакомым - моряком самой неудобно, они друзья, поэтому попросила подругу, та согласилась, ну, вот, а сама осталась ни с чем. Через пять минут мы уже ехали в обратную сторону, приближаясь к тому месту, где я их подобрал, потому что в той стороне жил я, и у меня дома была водка. Через пол часа я сидел за накрытым столом в компании штурмана большого торгового судна и двух жен таких же штурманов, или что-то вроде того. Через час мы все были пьяны, через полтора часа после знакомства парами разошлись по разным комнатам. Хочу подчеркнуть, чтобы не сложилось впечатление, что я такой рубаха парень и ловелас, все произошло без какого либо усилия с моей стороны, как бы само собой. Лариса говорила, предлагала, рассказывала, я только поддакивал и исполнял. С порога она сняла юбку, оставшись в телесного цвета колготках, сквозь которые просвечивали белые трусики. Кремового цвета кофточка очень гармонировала именно с этими колготами и трусиками. Беззаботно пройдясь по комнате и, бросив юбку на спинку стула, она повернулась лицам ко мне и спокойно расстегнула кофточку, повесив ее рядом с юбкой. «Дальше раздеваться?», - деловито осведомилась она у меня. Я сидел, как дурак, желая только одного – да, да, конечно раздеваться. Вслух я промямлил, - «Ну, не знаю». Люда сняла колготки, затем лифчик и, покачивая большой, крепкой грудью, сложила все это на стул, оставшись в маленьких аккуратных белых трусиках с рисунком бабочки на самом интересном месте. Мне хотелось немедленно стащить эту злосчастную бабочку, но сделать это я не смел, хотя отчетливо ощущал, что Лариса не только не против, но и ждет, когда я это сделаю. Не дождавшись от меня ничего вразумительного, Лариса сама спросила, - «Это снимать?». «Да, да, да!», - кричало все мое внутреннее естество. « Да неудобно как-то», - возражал рассудительный голос положительного скромняги парня. «Не надо», - вякнул я, внимая голосу добродетели и тут же горько сожалея о содеянном, кляня себя за трусость и нерешительность. Лариса сделала неопределенный жест, скорее всего означавший, – «Воля ваша, барин», - и, повернувшись к кровати, покачивая грудью, полезла под одеяло. Впрочем, расстроенной она не выглядела. Пообщавшись с ней, я понял, таких, как я, у нее был вагон и маленькая тележка, видела она меня, почти пацана – салагу насквозь и все понимала. Наш с Ларисой роман можно было назвать голубой мечтой студента. Наши встречи были нечасты, ни к чему не обязывали, мы оба были совершенно свободны и не имели никаких претензий друг к другу. Я звонил ей, когда хотел, она неизменно была рада моему звонку и приветливо приглашала, - «Заезжай». Иногда, очень редко, извиняющимся тоном говорила, что сегодня не может, мне лучше позвонить ей тогда-то и тогда-то. Я перезванивал, проводил у Ларисы бурную ночь, утром мы ни о чем не договариваясь, расходились, потом, когда мне хотелось снова, я опять звонил. О нашем маленьком приключении в душе она практически никогда мне не напоминала, вскользь только сказала, что, конечно, это был не муж, ее муж на такое не способен. В душе она была со старым приятелем мужа, она и сейчас с ним встречается, он предлагает ей выйти замуж, но она не хочет. Друг военный, живет в захолустье, его могут в любой момент отослать служить к черту на кулички, а она дама светская, из Ленинграда, там у них с мужем трехкомнатная квартира, уезжать оттуда она никуда не собирается. К моему глубокому изумлению, она жила в том же городе, что и я, приехала сюда погостить, да вот, загостилась, третий месяц уж пошел, как тут. Но скоро придется возвращаться, муж через пару недель возвращается из плаванья. Лариса вскоре уехала, я провел в том городе еще почти пол года, нередко вспоминая ее, и грустя о ней. Когда я вернулся в Ленинград, первое, что я сделал, позвонил ей. Увы, встретиться с ней мне довелось только спустя год. За время, что мы с Ларисой не виделись, у нее родился ребенок, девочка, по имени Таня, как две капли воды похожая на старого приятеля мужа, которого я все же несколько раз мельком видел. Роман наш был долгим и продолжился лет пять, шесть. Мы так же изредка встречались, проводили какое-то время вместе, потом расходились, ни о чем не сожалея, чтобы через какое-то время встретиться снова. Я был у Ларисы не единственный, это я знал точно. Но пересекаться с ее многочисленными любовниками мне не доводилось ни разу. Потом я попал в одну неприятную историю и, говоря словами одного литературного героя, был вынужден рвануть когти из города героя Ленинграда. Уехать пришлось далеко и надолго, почти на два года. Ничего, кроме секса, нас с Ларисой не связывало, поэтому переписки, типа декабристской, у нас не случилось. Сначала вообще было не до нее, потом, когда немного утряслось, появились новые пассии, да и о чем было писать? Короче, вернувшись в Ленинград, я даже не вспомнил о ней. Прошло еще лет пять, как-то под вечер накатили ностальгические чувства, и рука сама потянулась за записной книжкой. «Але», - проворковал в трубке звонкий Ларисин голос. - «Лариса, привет, это Юра», - произнес я, несколько удивляясь. Столько лет прошло, а голос у нее совершенно не изменился, если только стал звонче и моложе. «Мама, тебя», - проворковал тот же голос. До меня не сразу дошло, что это та самая девчушечка Таня, с которой мне доводилось играть много лет назад. «Да, я слушаю», - спокойно прозвучал опять голос Ларисы, но теперь он был намного старше. Запинаясь, через пень-колоду я сбивчиво начал объяснять, кто я и зачем звоню. «Да, я сразу узнала», - воспользовавшись моей запинкой, ответила Лариса. В голосе не было ни радости, ни огорчения, ни каких бы то ни было оттенков. «Может, встретимся», - предложил я. «Зачем», - Лариса помедлила, - « Да и не могу я», - тем же бесцветным голосом добавила она, не пытаясь объяснить причину отказа. Мое самолюбие получило пощечину и я начал что-то доказывать, речь становилась более связанной, уверенной. «Да, нет, ты совсем не понял меня», - все в той же интонации перебила меня Лариса. – «Все в прошлом, мальчики, пьянки, гулянки, постель. Теперь обеды, стирка, уборка, работа. Вот так вот». До меня начало доходить. Время бежит, бежит тихо, незаметно, неутомимо. Мы спим, а оно бежит, мы отдыхаем, а оно бежит, мы ни о чем не думает, а оно все равно бежит, бежит, бежит… Это мне еще только чуть больше тридцати, а Ларисе давно за сорок. Неуклюже притворяясь валенком, неуверенным голосом я все же предложил, - «Ну, ты подумай, я перезвоню через недельку». «Звони», - безразличным голосом ответила Лариса, прекрасно понимая, что я все понял и уже больше никогда не позвоню. Я повесил трубку и задумался, может впервые в жизни на эту тему. Бежит время, бежит. Мы не думаем об этом в молодости, считаем что так будет вечно, но в одно прекрасное утро встаем, подходим к зеркалу и… Оттуда на нас смотрят старые усталые глаза незнакомого человека, чужое помятое лицо, и мы понимаем, что жизнь прошла и все позади. Но судьба меня все-таки еще раз столкнула с ней. Несколько лет спустя на одном из многочисленных вокзалов, на которых пришлось в те годы побывать, мне попалась навстречу женщина, до боли напоминавшая Ларису, только намного старше. В видавшем виды затасканном спортивном костюме, с огромной сумкой и двумя девчонками лет десяти и пятнадцати, с начавшими пробиваться морщинами на лице и сединой, рассерженная и чем-то крайне недовольная она шла мне навстречу. Сумка была тяжеленная, Ларису всю перекособочило, лицо было очень уставшим и измученным. Я стоял и смотрел на нее и не знал, как поступить. Мне было жаль ее, хотелось помочь, но я не знал, как она отреагирует, если я окликну ее. Вряд ли ей понравиться, что я увидел ее в таком виде. Она приближалась все ближе и ближе, не видя меня и не подозревая о моем присутствии, я смотрел на нее в упор и не знал, как мне поступить. Судьба распорядилась сама. Когда они поравнялись со мной, ручка сумки не выдержала и лопнув, грохнулась об асфальт. Лариса, обреченно охнув, выпрямилась и растерянно застыла над сумкой. На глаза ее навернулись слезы, казалось мгновение и она разрыдается. - «Разрешите, я вам помогу», - все еще не решив представляться или нет, предложил я. Лариса с надеждой кивнула головой. Я вскинул сумку на плечо, оказавшуюся неподъемной даже с моей точки зрения и мы зашагали, куда показывала Лариса. Минут пять спустя, я, теряя последние силы, и близкий к тому, чтобы свалиться с ног, втащил, наконец, многопудовый Ларисин багаж в вагон отходящего поезда. - «Спасибо, Юра, ты всегда был хорошим парнем», - произнесла она, повергнув меня в замешательство, - «А ты здорово изменился, Юра, солидный стал, совсем взрослый Я тоже изменилась, правда, только в другую сторону?». Ее глаза насмешливо смотрели на меня, и в них я узнал ту, прежнюю Ларису. До отхода оставалось минут десять, я присел на сиденье, мы разговорились. Жила Лариса там же, только теперь в гости никто не заходил, да и не до гостей, всему свое время. Любовники разбежались, муж постарел, с работой плохо. Дочки растут всего надо много, приходится крутиться. Лариса вдруг весело стрельнула на меня глазами, - «Вон, старшая, с которой ты играл, Татьяна, смотри, какая красавица подрастает. Ты не женат, ведь? Потерпи пару годиков, может женишься?», - Лариса весело рассмеялась. Я глянул на девчушку. На меня смотрели два любопытных глаза. Девчонка и впрямь, была хороша собой. Не смотря на ее совершенно еще юный возраст, меня потянуло к ней, как магнитом. По вагону прошла проводница, выпроваживающая всех провожающих. Поезд должен был вот-вот тронуться. - «Ну, давай, Юра, будешь в наших краях, звони. Телефон-то помнишь?». Я, проявляя чудеса памяти, наизусть выдал номер ее телефона. Брови Ларисы удивленно поползли вверх. - «Звоните», - ласково прозвучал голос Тани, когда я уже попрощавшись, зашагал по проходу к выходу. Ларису больше никогда в жизни я не видел, но ее телефоном воспользовался. Правда произошло это через несколько лет. Таня к тому времени стала совершенно взрослой, оформившейся девицей, меня вспомнила сразу, и долго ее уговаривать встретиться не пришлось. Памятуя, что яблоко от яблони далеко не падает, я надеялся продолжить легкий, как бы курортный роман с Ларисиной дочерью, но оказалось, что я глубоко заблуждался. Таня унаследовала от матери только ее красоту. В остальном это были два совершенно разных человека. Она была барышней умной, серьезной и благонравной. Поначалу я думал, что она ломается, как многие из девиц, набивает себе цену. Я обхаживал ее около года, но то, что так легко и просто я в свое время получил от ее мамаши, от Тани добиться было совершенно невозможно. Она сразу заявила мне, что то, чего я хочу от нее, возможно только с мужем. Наша разница в возрасте была больше двадцати лет, но в ее глазах это для замужества помехой не являлось. Я же к такому решительному и серьезному шагу готов совершенно не был. Привыкнув к веселой разгульной жизни, начало которой мне дала Танина мама, я расставаться с этой жизнью был совершенно не готов и ни о какой женитьбе не помышлял. Поняв это, Таня, в конце концов, дала мне решительный от ворот поворот и мы расстались. За прошедшие годы мы несколько раз сходились, снова расходились, казалось теперь уже навсегда, потом опять прощали друг друга, пытаясь начать все сначала. Таня, устав ждать, когда я пресыщусь холостяцкой жизнью, вышла замуж и уехала в Севастополь. Мы неоднократно после этого созванивались, встречались, она грозилась бросить мужа, но я твердо стоял на своем. Каким-то образом жизнь повернулась так, что женили, наконец, и меня, но Тане об этом я не сказал. Не знаю почему, но я решил ей ничего про это не говорить. Появлялась она на моем горизонте достаточно регулярно, звонила каждый раз, когда приезжала навестить своих родителей ( мужа Ларисы она свято считала своим папой, он, кстати, тоже ), иногда мы встречались. Что она во мне нашла, не понимаю. Да я вообще никогда не понимал женщин, да и кто их поймет в этом мире. Так или иначе, о моей поездке в Севастополь Таня узнала от наших общих знакомых, сама мне позвонила и потребовала, чтобы я у нее всенепременно был. Сказать, что я был бы против, я не мог. Поэтому ее сегодняшний звонок меня несколько порадовал, я вышел на балкон, полюбовался вечерними огнями вокруг балаклавской бухты, не торопясь поужинал в гостиничном кафе и завалился спать.

6

Рыдван, скрипя и охая, все же не развалился и благополучно дошкандыбал до аэропорта. Быстро похватав сумки, мы рассчитались с водителем и вошли в здание аэровокзала. Мои надежды не попасть в самолет воспрянули сразу, практически, у входа. В здании аэропорта пускали только через магнитные ворота с проверкой багажа. Я несколько поотстал, с замиранием сердца наблюдая, как Юрина огромных размеров сумка уплывает по конвейеру в темное чрево прибора просвечивающего все насквозь и призванного обеспечивать безопасность пассажиров. Сумка скрылась с глаз, кто-то уже собирался водрузить на конвейер очередную порцию багажа, но тут конвейер остановился. - «Вот оно, сейчас начнется». Мое сердце подпрыгнуло и замерло в ожидании. На всякий случай я незаметно отошел в сторонку, от греха подальше. Как берут воздушных террористов, мне видеть не приходилось ни разу, но я подумал, что церемониться вряд ли станут, может достаться всем, кто рядом. Под замес мне попадать не хотелось. Юра беззаботно, пройдя через ворота магнитного металлоискателя, дожидался своего багажа. Заминка с конвейером его нисколько не озадачила, он ее, по-моему, даже не заметил. Два протокольного вида товарища рядом с конвейером о чем-то очень озабоченно совещались, время от времени кидая встревоженные, как мне показалось, взгляды на то место, где в чреве прибора находилась Юрина сумка. Потом один из них взялся за мобильник, отошел от толпы на расстояние, чтобы его никто не слышал и, прикрыв рот ладонью, начал о чем-то очень убедительно втолковывать кому-то невидимому на другом конце провода. Я отошел еще на несколько метров, оглядываясь назад и готовясь ретироваться в случае чего как можно скорее. Юра, улыбаясь, что-то рассказывал Федору, тот с интересом слушал и кивал головой. Я готов был уже ликовать, - «Все, я никуда не лечу, нашелся ваш пластид, Павел Павлович, вы сами во всем виноваты, я точно выполнил ваши инструкции». Я даже представил, как я буду требовать безусловного и безоговорочного списания карточного долга, ведь я все выполнил безукоризненно, точно в соответствии с рекомендациями Павла Павловича. А уж если произошел какой-то прокол в планировании, то уж извольте, господа, рассчитывайтесь сами, я только безмолвный исполнитель, операцию планировали вы. Мне уже грезился дрожащий Павел Павлович, стоящий перед всесильным Нельсоном, шлепающим его по щекам и изрыгающим в его адрес угрозы и ругательства. Но тут конвейер дрогнул и пошел вперед. Внутри меня все оборвалось, и я из мира грез и мечтаний снова опустился на нашу грешную землю с ее реалиями и суровой неизбежностью. Новые пассажиры уже ставили свои сумки и чемоданы на освободившуюся конвейерную ленту, Юра, не обращая ни на что внимания, продолжал что-то говорить Федору, затем, спохватившись, подхватил свою падающую с конвейера сумку и направился вглубь огромного зала аэропорта. Мне ничего не оставалось, как дождаться своей очереди и водрузить свою сумку на конвейер. Несколько минут спустя я уже догонял Юру и Федора. Посреди зала стояла небольшая группа дайверов, в центре которой я тут же узнал Леху. В группе царило легкое оживление, кто-то с кем-то обнимался, кто-то, знакомясь, жал руки, лица у всех были возбуждены и радостны. Вскоре к группе присоединился и я. Когда все перездоровались, перезнакомились и переобнимались, группа потихоньку направилась сдавать багаж. Я все время старался не выпустить из виду Юру с его злополучной сумкой. Я не терял надежды, рассчитывая на какую-нибудь случайность. Сколько великолепно спланированных операций проваливалось благодаря именно ему, господину Случаю. Сколько великих и могущественных людей, повелевавших империями и народами оказались у разбитого корыта благодаря именно ему. А тут какой-то Павел Павлович. Смешно даже говорить. Ну не мог, не мог он все учесть и предусмотреть, обязательно что-нибудь случится и его планы рассыплются, как карточный домик. Нужно только ждать и не терять надежды. Юра несколько отстал, отвлекшись чем-то, и я, пройдя метров пятьдесят вперед, оглянулся посмотреть, что с ним. Юра стоял посреди огромного зала со своим багажом, с интересом разглядывая какой-то листок бумаги, наверное, рекламный буклет или что-то в этом роде. Вдруг все мое существо напряглось и замерло. Я увидел, как с двух сторон к нему приближались, нет не приближались, а подкрадывались, две пары звероподобных охранников. Я сначала подумал, что мне показалось, но нет, охранники шли из разных концов зала, их траектории, перпендикулярные друг другу, точно скрещивались на том месте, где стоял Юра. Их лица были напряжены и сосредоточены, взгляды прикованы к Юриной сумке. Юра стоял и, ничего не подозревая, что-то разглядывал на маленьком листке бумаги. Время, казалось, растянулось в целую вечность. Я понял, при досмотре пластид все-таки обнаружили, но не захотели поднимать шум при большом скоплении людей. Теперь Юру возьмут здесь. Твердым, несгибаемым шагом они приближались. Юра стоял на месте, ни на кого не обращая внимания, и продолжал сосредоточенно изучать листок. Я с замиранием сердца следил за ними, перед моими глазами опять возник дрожащий, заикающийся Павел Павлович и господин Нельсон, бьющий его по худосочной противной морде. Шаг, еще шаг, еще… Рука одного из охранников потянулась к Юре. С другой стороны к нему тянул руку второй охранник. Юра, наконец, поднял голову, рассеяно оглядел зал и сделал шаг вперед. В следующее мгновение охранники сошлись на том месте, где только что стоял Юра и, радостно улыбаясь, начали жать друг другу руки. Я понял, Египет это не дурной сон, Египет это реальность. Мои надежды остаться дома таяли с каждой минутой. Весело и не торопясь, беспечная и беззаботная группа дайверов с шутками и смехом сдавала багаж. Я стоял в самом хвосте нашей короткой очереди и еще на что-то надеялся. Здоровенный детина подхватил сумку Юры с багажных весов, быстро и сноровисто обмотал пленкой и погрузил на конвейер. Я стоял, как в тумане и смотрел, как пакет с пластитом, удаляясь, растворяется во мраке служебного помещения. Через несколько минут он окажется на борту самолета, на котором всем нам предстоит провести более четырех часов. Все было кончено. Путь назад был отрезан, я должен был лететь. Длинная очередь выстроилась на посадку в самолет, я пристроился на скамейке, метрах в десяти и уныло наблюдал, как медленно, но неотвратимо эта очередь уменьшается, исчезая в длинном коридоре, ведущем прямо к открытым дверям самолета. Предпоследние пассажиры уже доставали из карманов свои билеты, готовясь предъявить их на контроле, а я все сидел и сидел. В моем паспорте красовалась отметка, что с территории Российской Федерации я убыл. Я был еще здесь в России, но меня, как бы уже, и не было. Огромная бюрократическая машина вычеркнула меня из списков личного состава граждан России. Теперь мне двигаться возможно было только в одну сторону, к длинному коридору, ведущему в чрево старого, списанного по старости сначала на европейских авиалиниях, потом по ветхости на китайских и теперь, не смотря ни на что, трудящегося в России аэробуса А 320. Последний пассажир, подхватив небольшой портфель, скрылся за контролем. Делать было нечего. Я оторвал себя от сиденья и двинулся навстречу неизвестности. В самолете ожидание длилось не долго. Не успел я занять место, оказавшееся рядом с моим питерским попутчиком Юрой, как стюардессы забегали по салону, призывая и увещевая пассажиров пристегнуться ремнями. Я летаю на самолетах крайне редко, но с правилами на борту более менее знаком. Сколько и куда бы я не летал, всегда сталкивался с требованием пристегнуться ремнем. Мне он никогда не мешал, не доставлял никаких неудобств, хотя и смысла великого в пристегивании я никогда не видел. Но пристегивался всегда. Требуют, ну, пусть требуют. От меня не убудет. Пристегнусь. Но ни разу, за все мои полеты не было случая, чтобы кто-то из пассажиров не заскандалил по этому поводу. Обязательно на борту находилось пара тройка свободолюбивых независимых и, как правило, поддатых граждан, которые напрочь отказывалась выполнить требования экипажа. Аргументы были самые различные, от самого примитивного и простого «не хочу», до ссылок на права человека и конституцию, провозглашавшую свободу личности и ни словом не упоминавшую ремни безопасности. Не обошлось без этого и в сей раз. В нескольких местах длиннющего салона самолета возникли перепалки, кто-то категорически не хотел ограничивать свою свободу. Мужчина в нескольких рядах от нашего места, распираемый чувством безмерного уважения к себе и таким же безмерным презрением ко всему его окружавшему с раскрасневшимся лицом орал на молоденькую стюардессу. Гул прогреваемых двигателей не давали мне возможности расслышать всю его пламенную речь, но до меня доносились обрывки фраз, - «Идиотизм… дебилизм… никакого понятия… да я вас всех…» - «Ребята, ребята, знали бы вы, что на борту, вели бы себя несколько поскромнее», - с грустью глядя на мужичка, подумал я. В конце концов гордый товарищ и еще несколько ему подобных снизошли и дали себя уговорить и наш авиалайнер, стремительно разбежавшись, взмыл в небо. Не успели колеса шасси оторваться от земной тверди, как из кресла выскочил еще один персонаж и бодро направился по проходу в хвост самолета. К нему с двух концов бросились стюардессы, пытаясь усадить обратно. Мужчина скандалил, требовал его немедленно пропустить. Как вскоре выяснилось, агрессивный товарищ рвался в туалет. Десять минут назад в аэропорту ему это было не сделать. Еще десять минут подождать, пока самолет наберет высоту, он тоже не мог. Ему надо было именно здесь и именно сейчас. Мне вдруг живо представилось, как засадив литра полтора-два пива в шесть часов утра все сто двадцать пассажиров аэробуса, заняв места в самолете вдруг дружно рванут в туалет. В результате короткой, но очень содержательной перепалки товарищ ничего не добился и был водворен на место. Салон успокоился, мы начали полет. Я сидел, вжавшись в кресло, прислушиваясь к каждому звуку. Все мое тело было напряжено, каждую секунду я ждал чего-то нехорошего. Рядом беззаботно дремал мой тезка, на его лице блуждала улыбка счастливого человека. Самолет набрал высоту, по проходу беспрепятственно засновали товарищи, не рассчитавшие с пивом на земле. Немного впереди меня из кресла поднялся Леша Мардасов и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, встал коленками в кресло. Из другого кресла, к которому он повернулся лицом, протянулась рука, и в руке у Алексея появилась стопочка. Затем из-за спинки кресла появилась бутылка и Лешина стопочка оказалась наполненной до краев. Проходящая мимо стюардесса строго сделала Алексею замечание, на что он, мило улыбнувшись, что-то ответил. Стюардесса засмеялась и больше к Алексею не приставала. Командор был, как всегда находчив, мил, обаятелен. Мы летели на высоте десяти тысяч метров, в багажном отделении покоился пакет с пластитом и дистанционным механизмом, салон самолета жил своей жизнью. Кто спал, кто-то беседовал, кто-то допивал недопитое на земле. Я сидел и напряженно думал, пытаясь вычислить вероятность того, что мы долетим до Хургады целыми и невредимыми. Предположим, пульт управления от дьявольской игрушки, упрятанной в багажном отделении, летит этим же рейсом. Но не самоубийца же находится на борту, чтобы взрывать самолет вместе с собой. Значит, в этом случае нам ничего не угрожает. Мы должны нормально долететь. Второй вариант. Пуль управления летит другим рейсом. На каком расстоянии команда от пульта способна достигнуть исполнительное устройство? Точно этого я не знал, в радиоэлектронике у меня были не то, что пробелы, в этой области человеческих познаний я был дремуч как пещерный человек. Из кинофильмов и детективов, которых я пересмотрел и перечитал великое множество, я все-таки уяснил, что человек, приводящий исполнительный механизм взрывного устройства, должен быть где-то неподалеку. Но пассажирские самолеты, а тем более пассажирские самолеты чартерных рейсов в пеленге, крыло к крылу не летают, это не истребители. Поэтому в таком варианте нам опасаться, скорее всего, тоже было нечего. Мы в небе одни и на многие километры от нас нет никого и ничего. Вариант третий. Пульт управления находится на земле, где-то в районе маршрута нашего самолета. Но, во-первых, высота, на которой мы летим, десять тысяч метров. Во-вторых, самолет, наверное, запросто может отклониться от заданного коридора километров на пять, десять. Я попытался вспомнить теорему Пифагора, вычисляя, какое расстояние в этом случае будет от подрывника до самолета. Результат меня немного успокоил. Выходило, что при такой дальности, даже при безоблачном небе, самолет можно вообще не разглядеть. Я выглянул в иллюминатор. Внизу, во всю ширь, какую только мог охватить мой глаз, раскинулись белоснежные пушистые поля, полностью скрывающие землю. Значит, с земли нас увидеть тоже невозможно. Я потихоньку начал успокаиваться. Ведь возможен еще и четвертый вариант. Павел Павлович сказал правду, я довезу пластит до Египта, там ко мне подойдет человек, заберет сверток, и на этом все закончится. По проходу самолета катилась тележка, стюардессы раздавали завтраки. Я с энтузиазмом принялся за свою порцию. Сколько себя помню, продукты питания всегда успокаивали меня, отвлекали от грустных мыслей, выводили из состояния черной меланхолии, вселяли бодрость и оптимизм. Немного перекусив, я успокоился окончательно. Под потолком салона висел монитор, отображавший наше местоположение на маршруте. Красненькая пиктограмма самолета приближалась к Черному морю. Полтора часа полета остались позади. Я глянул на мирно дремлющего Юру и последовал его примеру. День, проведенный за рулем, бессонная ночь, нервы, истерзанные мучительными переживаниями, и, в конце, кровь, отхлынувшая от моего перевозбужденного мозга к желудку, сделали свое дело, и я провалился в дрему. Когда я проснулся, пиктограмма на мониторе, уже оставив справа от себя Средиземное море, двигалась над горными хребтами Аравийского полуострова. В географии я немного сильней, чем в радиоэлектронике, но только немного. Я знал, что именно тут, где-то внизу находятся Сирия, Ливан, Израиль и прочие, неустанно борющиеся за мир в данном регионе государства. Борьба за мир в этих местах не прекращалась уже несколько десятков лет, то немного затухая, то разгораясь с новой силой. Ракету системы ПВО тут было встретить так же просто и естественно, как приятной наружности блондинку в городском парке. Поэтому, более прекрасного места для экскурсий на борту белоснежного авиалайнера, лично мне, представить было трудно. Тем не менее полет подходил к концу, это радовало и вселяло надежду. Шансы в воздухе рассыпаться на куски оставались, но с каждой минутой их становилось все меньше и меньше. Я глянул на Лешу Мардасова. Он находился все в той же позе, лицом к хвосту, со стопкой в руке. Две с половиной тысячи километров на высоте десять тысяч метров он пронесся задом наперед. Я всегда дивился его уникальности и исключительности. Кто еще в этом мире может похвастать чем-то подобным? Снова по салону забегали стюардессы, снова взвыл господин в нескольких рядах впереди меня, отказываясь пристегнуться ремнем. Правда теперь он скандалил вяло и без энтузиазма, просто по привычке и из чувства долга. А 320 чартерного рейса Москва – Хургада начал медленное снижение. Как зачарованный я неотрывно следил за цифрами, мелькавшими в нижнем углу монитора и показывавшими высоту и температуру за бортом. 9200.. 8900… 7500… Температура поднималась. - 38… - 24… - 12. На высоте трех с половиной тысяч метров минус перед значением температуры исчез, цифры побежали в обратном порядке – 5… 12… 18… В окне иллюминатора показалось песчаное поле и минуту спустя, весь трясясь и содрогаясь, лайнер побежал по взлетной полосе. Мы долетели! Египет меня разочаровал с первой минуты. Не знаю, по какой причине, но я его представлял сплошным цветущим оазисом, утопающим в зелени садов и изобилующим экзотическими фруктами и плодами. Мы стояли на взлетном поле рядом с авиалайнером, на котором прилетели, дожидаясь посадки в автобус, который должен был нас довезти до здания аэропорта, стоявшего в километре от взлетной полосы. Вокруг, на многие километры раскинулись пески, за ними могучей грядой высились каменистые, без всякого намека на зелень, горы. Вокруг не было ни травинки, ни колючки. Минут через двадцать, дождавшись последнего пассажира, выбравшегося из чрева самолета, мы погрузились в автобус и доехали до здания аэровокзала. Толпа самых опытных туристов, включая и несколько членов нашей группы, рванула в магазин дьюти-фри. Оттуда они коробками тащили пиво. Я не любитель сего напитка, но белой вороной выглядеть не хотелось, я тоже зашел в магазин. На выходе, после того, как я рассчитался за коробку пива, у меня потребовали паспорт. Не слишком понимая зачем, но ни на минуту не усомнившись, что так надо, я протянул красные корочки, где усталого вида недовольный египтянин шариковой ручкой поставил дату и роспись. Мне недовольным голосом на сносном русском языке, он сообщил, что я могу пользоваться магазином в течении трех суток, после чего меня здесь больше никто не ждет, разве только что после повторного прилета из России. Я пожал плечами и присоединился к своим. Еще раз заходить сюда в мои планы, в общем-то, и не входило. Однако, теперь, куда бы я не сунулся со своим паспортом, все будут знать, что такого-то числа, такого-то года Оверчук Юрий Борисович, имея непомерную склонность к потреблению пива, вынес из магазина дьти-фри в аэропорту славного города Хургада целую коробку сего напитка. В том, что я ее прикончил на месте, не доходя до автобуса, усомнятся не многие. Вот так и теряется десятилетиями заслуженная репутация, авторитет и уважение родных, близких, просто знакомых. Клеймо алкоголика на многие годы. Посреди зала стояли несколько пропускных пунктов, чем-то напоминающие московские, только теперь нам нужно было не проникнуть в аэропорт, а выбраться из него. О пакете в Юриной сумке, вернее, как его оттуда достать, я сильно не беспокоился. Пусть вынесет отсюда, а там посмотрим. Вопрос этот при необходимости поднять можно будет всегда. Либо он сам обнаружит, что это не его, либо я подойду и скажу, что, кажется, по ошибке засунул фотоаппарат не в свою сумку. В темноте ведь дело было, ночью, в полусонном состоянии, ну, перепутал сумки, с кем не случается. Медленно и неторопливо очередь проходила через контрольно-пропускной пункт. Вещи никто не проверял. Веселый египетский офицер непрерывно выкрикивал, - «Марка, виза, марка, виза». Больше его ничего не интересовало. Рядом в сторонке за пятнадцать долларов в паспорта вклеивали марку, а на контроле ставили жирную печать, являвшуюся визой. Но до контроля я не дошел. Мягко, по дружески мне на плечо легла чья-то рука. Я оглянулся. Передо мной стояли два египетских офицера. - «Юрий?», - спросил один из них. - «Да, Юрий». - «Оверчук?» - снова спросил он. - «Да, Оверчук». Внешне они очень напоминали наших родных, отечественных азербайджанцев. Акцент тоже был настолько азербайджанским, что я на секунду усомнился, улетал ли я из Москвы. Офицеры дружелюбно улыбнулись один из них на сносном русском языке произнес, - «Вам придется пройти с нами. Вы не возражаете? Пустая формальность». Я подхватил свой ноубук и зашагал с офицерами. Один шел впереди, второй сбоку, на пол шага сзади. Моя коробка с пивом осталась стоять рядом с контрольным пунктом. Мы прошли по длинному коридору и вошли в большой просторный офис. В офисе находились еще несколько офицеров. При нашем появлении все они повернулись к нам и заулыбались мне как родному. На столе, очевидно предназначенном для проведения досмотров, стояла моя сумка, которую я сам должен был получить после прохождения контроля из багажного отделения. - «Юрий, что находится в вашем багаже, запрещенное к провозу?», - спросил, так же добродушно улыбаясь, офицер, задававший мне вопросы в зале. - «Ничего», - ответил я, мысленно перебирая в памяти все, что у меня лежало в багажной сумке. Библии, свинины у меня не было, картинки эротического содержания, запрещенные Кораном, с собой не вожу, колющее, режущее, все по норме, наркотиками не пользуюсь, да тут это, вроде, и не криминал, пластит у ничего не подозревающего Юры в сумке. Что еще? - «Вы не будете возражать, если мы посмотрим содержимое вашего багажа?» - «Смотрите», - то, что возражать бессмысленно, меня научили еще много лет назад наши отечественные мусора. Здешние от тех, наших, родных отличались разве только цветом кожи, во все остальном были как две капли воды похожи на нашу милицию. Пять египтян с интересом склонились над моей сумкой. Одна за другой извлекались вещи, причем раскладывались в разные кучи. Когда очередь дошла до моего фотоаппарата, один из офицеров, доставший его из сумки, восхищенно воскликнув, - «О-о!», положил его рядом с собой, но второй, видимо старший по званию резко выхватил фотоаппарат и положил ближе к себе. «Аль алла бен хиб шарм аля аль джафар манн геб. Хардум хула бар дин хилла». ( - «Господин полковник приказал фотоаппарат принести ему. У его сына через неделю день совершеннолетия, парню хочется фотоаппарат». ) Дверь офиса распахнулась, и в кабинет ворвался еще один офицер. - «Марка, виза», - выкрикнул он, подлетая ко мне. - «Заплатите, Юрий, иначе вам добавят срок за нелегальное проникновение на территорию Египта. А так вы будете сидеть у нас в тюрьме, как законопослушный иностранец. С меня быстро содрали пятнадцать долларов, вклеили марку, шлепнули визу и оставили в покое. Досмотр вещей, между тем, подходил к концу. Все было аккуратно разделено на несколько кучек, отдельно лежали фотоаппарат и видеокамера, отдельно гидрокостюм, отдельно одежда. Один из офицеров заталкивал мои ласты, маску и вторую ступень дыхательного аппарата в свою сумку. Офицер, говоривший по-русски, вдруг повернулся ко мне и спросил, - «Это все ваши вещи?». - «Да». - «А под водой вы что, не фотографируете?». В помещении на полную мощность работал кондиционер, было довольно прохладно, но меня вдруг прошиб пот. Откуда они знают? Кто им сказал? Если Павел Павлович, то, может все сразу сказать и отдать им пакет? А если не он? Тогда ведь посадят без всяких разговоров, никакое русское консульство не поможет, да и кому я здесь нужен. - «У меня больше ничего нет», - стараясь придать, как можно больше убедительности своему голосу произнес я, в то же время, где-то глубоко в душе, готовясь начать активно сотрудничать со следствием. Правда меня уже мучили сомнения, принимается ли это египетским судом, как смягчающее обстоятельство. Офицер смотрел на меня удивленно и озадаченно. - «Аль бин хас» (Подождите, болваны) - повернулся он к своим сослуживцам, - «Аслам бир хэн хальма аль аляля» (Рано все поделили, мы, кажется, не того взяли). С другого стола он схватил какую-то папку, раскрыл и стал сверять с моим паспортом. - «Юрий?» - «Юрий», - подтвердил второй голос. - «Оверчук?». - «Оверчук, Оверчук», - снова подтвердил второй. Офицеры повернулись ко мне лицом, из папки был извлечен какой-то листок. Все пятеро уставились на него, потом дружно подняли головы и посмотрели на меня. - «Ала алала, хел бен» (Ничего не понимаю), - державший в руках папку и листок бумаги с чувством швырнул их на стол и повернулся ко мне спиной. Я скосил глаза на листок бумаги. С него на меня в упор смотрело мое собственное лицо. Это была моя фотография, невесть как попавшая сюда. Дружелюбие и добродушие офицеров испарились бесследно. Мои вещи бесцеремонно и как попало были свалены обратно в сумку. - «Go, go», - по-английски нервно произнес только что прекрасно говоривший по-русски офицер. - «Я могу идти?», спросил я. - «Go, go», - повторил он снова свою фразу, уже стоя ко мне спиной, держа одной рукой какую-то бумагу, а второй нетерпеливо махая в сторону двери. Меня подмывало рвануть отсюда изо всех ног, но какой-то черт пихал меня в ребро и я, набравшись наглости, спросил, - «Могу я все-таки узнать, что случилось?». - «I don’t understand you. English only. Go, go to your friends, we need to work, you disrobe us». ( Я вас не понимаю. Говорите по-английски. Идите, идите к своим друзьям. Нам надо работать, вы нам мешаете.) Меня вытолкали за дверь. На подгибающихся, непослушных ногах я добрел до середины зала. На контрольном пункте все тот же веселый офицер жизнерадостно проорал, - «Марка, виза!». Я раскрыл свой паспорт. - «О кей, о кей, добро пожаловать», - на ломаном русском опять проорал он, и я вышел из здания аэропорта. Коробки с пивом нигде не было, идти второй раз в магазин после только что перенесенного мной, не было сил. Вокруг здания метров на тридцать были уложены травянистые газоны. В нескольких местах в кадушках, зарытых в песок, стояли желтые от пыли пальмы. Невдалеке, на площадке находились с десяток автобусов. Все остальное пространство, которое можно было охватить глазом, было сплошной песчаной пустыней. Я огляделся вокруг. Нигде никого из наших не было. Не хватало еще потеряться. Я растерянно посмотрел по сторонам. Небольшая группа египетских гидов, лопочущих что-то на своем языке, толпы шатающихся из стороны в сторону туристов и ни одного знакомого лица. Меня начала охватывать паника. Все уехали, про меня даже и не вспомнили. Схватив мобильный телефон, я нервно начал искать номер Алексея. В ухе что-то хрюкнуло, и женский голос на никогда не слышанном мною языке что-то вежливо произнес. Все ясно, Лехин телефон отключен. Вдруг вдалеке промелькнуло что-то знакомое. Это был кто-то из ребят, к которым мы присоединились в Москве. Имя его я еще не запомнил, но точно знал, что этот кто-то из наших. Я подхватил свою сумку и помчался за ним. Сумка была тяжеленная. Сутки практически без сна, нормальной пищи, весь на нервах, все это давало о себе знать. Пройдя несколько десятков метров, я почти выронил мою тяжеленную поклажу. Как здорово, что со мной не было еще ящика пива. Я тащил сумку почти волоком, когда со мной поравнялся какой-то мужчина явно египетской внешности. - «Golden dolphin?», - спросил он у меня. - «Yes, yes, golden dolphin», - радостно произнес я и прикусил язык. Я знал название яхты, с который мы собирались нырять, это было оно, и вопрос был совершенно безобидный. Однако двадцать минут назад вопрос египетского офицера мне показался тоже совершенно безобидным. Я твердо решил, если он назовет мое имя, я буду отпираться до последнего. Но египтянин только махнул рукой, - «Your bus here» (Ваш автобус там). - «Sank you, sank you», - закивал я головой и, собрав последние силы, стремительно поволок сумку в направлении, указанном египтянином. В автобусе была только часть группы, которая прилетела из Москвы. Все куда-то деловито бегали, что-то искали, о чем-то совещались. Мое появление не вызвало никаких эмоций. Как я понял, моего отсутствия никто и не заметил. Увидев Алексея, я пожаловался, что в аэропорту у меня пропал ящик с пивом. Про инцидент с полицией я умолчал. - «Да мы его забрали, Юрочка. Мы еще удивлялись, чье это пиво, а это твое, оказывается». Почему пиво оказалось без хозяина, и где он в это время болтался, впервые ступив на египетскую землю, Леша не поинтересовался. Да и зачем? Пиво есть, а одним человеком больше, одним меньше, какая разница. Минут десять спустя все собрались и автобус тронулся. Не смотря на то, что я перенес за последние сутки, я с интересом рассматривал все то, что проплывало мимо наших окон. Я не поленился и вытащил фотоаппарат, снимая все подряд. Насколько я понял, Хургада была довольно крупным, по египетским меркам городом. Может, я чего-то недопонимаю, но мне он крупным не показался. Здания выше трех этажей попадались довольно редко, более менее современно выглядела центральная улица, уже буквально в проулках, отходивших в сторону от нее стояли малюсенькие хибарки. Но архитектура была довольно своеобразная. Такого я нигде и никогда не видел. Масса домов была на девяносто процентов построена, но чуть-чуть не до конца, как мне потом объяснили знающие люди, их не достраивали специально, за недостроенные дома не нужно было платить налоги. Водитель автобуса сделал пару-тройку непонятных для меня маневров, и мы выехали за город. Шоссе неслось вдоль моря, справа, километрах в пяти, шли горные гряды. Про них мне тоже потом сказали, что там дальше каменная пустыня, ничего живого до самого Нила. Живут там только племена бедуинов, промышляющих разбоем и не признающих никого и ничего. Соваться туда не рекомендовано никому. В одиночку в ту сторону по шоссе никого не пропускают. Те, кому необходимо попасть в дельту Нила, собираются в определенном месте, ждут, когда накопиться двести, двести пятьдесят машин и под охраной воинских бронетранспортеров двигаются всей колонной. Интересно, почему у нас так распространено мнение, что хуже, чем в России, не живут нигде? Автобус летел по пустынному шоссе. Встречные машины попадались не часто, с интервалом пять-десять минут. Обгонять вообще, практически никого не приходилось. Транспорта тут было не так много. По-прежнему слева от нас вдоль моря тянулась широкая полоса прибрежного песка. Нигде не было ни травинки, ни кустика, ни малейшего намека на какую-нибудь растительность. Время от времени попадались небольшие поселки, совершенно безлюдные. Казалось, что тут вообще никто не живет. Иногда вдали мелькала одинокая фигура мужчины, женщин не видно было вовсе. Мы ехали уже несколько часов. Пейзаж был один и тот же, песок, песок, песок. Я вдруг подумал, что популярный в свое время фильм «Кин-дза-за» снимали, наверное, где-то тут. Я сидел у окна и думал о свертке, все еще покоящемся в недрах Юриной сумке. Кому он тут понадобился и что здесь взрывать? Кругом одна пустыня. Время от времени по дороге попадались небольшие отели. Все они были огорожены высокими каменными заборами, за забором все утопало в зелени пальм и травы. Как только забор заканчивался, начиналась все та же бесконечная песчаная пустыня. Запищал телефон, в ухе зазвучал знакомый до дрожи голос, - «С удачным прибытием, Юра. Это Павел Павлович беспокоит. Через несколько часов вы доедете до места, постарайтесь к этому времени сверток переложить к себе. Было бы лучше, если бы на это никто не обратил внимания. Будьте добры, Юрий, постарайтесь, пожалуйста», - голос Павла Павловича звучал спокойно и буднично. - «Что мне делать с ним потом?», - осмелился я задать вопрос. - «Не переживайте, Юрий, к вам подойдут и заберут, когда это будет необходимо. Ваша задача держать его все время поблизости. Нырять только с ним. Вы меня хорошо поняли?». - «Да, я понял, Павел Павлович», - во мне вдруг проснулся мелкий клерк и подхалим, ловящий на лету любое распоряжение начальника и готовый выполнит самую абсурдную его прихоть. - «Ну и хорошо», - миролюбиво подытожил Павел Павлович, по-видимому, собираясь отключиться. Я вдруг запаниковал, - «Вы знаете, что меня чуть не арестовала египетская полиция», - полушепотом, что бы никто в автобусе не услышал, заверещал я. - «Да знаю я, знаю», - недовольно ответил Павел Павлович, - «Вас ведь должны были в детстве учить, что «чуть» у нас не считается? Вас ведь отпустили, не правда ли? Так стоит ли волноваться и переживать». - «А если они снова ко мне заявятся?» - «Юрий, вы меня удивляете. Это же Египет, полная безалаберщина. Про вас забыли, как только вы закрыли за собой двери, успокойтесь». Пожелав мне хорошего отдыха и приятного времяпровождения, Павел Павлович отключился. Я хотел сказать еще несколько слов и попытался перезвонить, но номер на моей трубке не определился. Автобус все ехал и ехал, а я рассержено негодовал. Легко говорить, постарайтесь переложить сверток. И, чтобы внимания никто не обратил. Как будто все только и ждут, когда я начну лазить по их сумкам и искать сверток, чтобы вовремя отвернуться. И Юра в том числе. К исходу четвертого часа мы доехали до места нашей высадки. Оно совершенно ничем не отличалось от всего того, что последние четыре часа проносилось мимо нашего автобуса. Все тот же бескрайний песок вперемешку с мелкими камнями. Автобус подъехал почти к самой кромке воды, вся наша группа высыпала на берег. Я начал внимательно оглядывать всех прибывших, пытаясь вычислить, кто же из них, наконец, подойдет ко мне и заберет так надоевший мне пакет. С каким удовольствием я бы сейчас подошел к этому человеку, сказал, где пластит, плюнул, разбирайтесь, мол, дальше сами и ушел. Увы, вариантов у меня не наклюнулось никаких. Все были беспечно веселы и заняты только предстоящей погрузкой на яхту. Меня ни для кого не существовало, я стоял совершенно никому не нужный. Нас окружила банда мелких оборванцев, рвущих у нас из рук багаж. Ко мне подошли сразу двое и что-то непонятно лопоча и корча друг другу зверские рожи, потащили мой баул за ручки в разные стороны, при этом не забывая тереть большой и указательный палец друг о друга на манер, - «Дэньги давай, давай дэньги». Я оглянулся по сторонам и, убедившись, что никто не видит, вместо денег дал одному подзатыльник. Второй дожидаться своей очереди не стал и, когда я повернулся к нему, он уже рвал ручки совершенно в другом месте. К берегу подошли два, по-русски говоря РИБа, называемых тут «Зодиак», а попросту, резиновые лодки с пластиковым дном и с подвесным мотором. Дружно покидав сумки в «Зодиаки», мы остались ждать, когда они вернуться за нами. Банда оборванцев не расходилась, не теряя надежды что-нибудь еще от нас урвать. С расстояния метров двухсот я внимательно следил за лодкой, в которой уплыла Юрина сумка. В настоящий момент судьба моей собственной меня мало интересовала. Павел Павлович ясно сказал, - «Постарайтесь, чтобы никто не обратил внимания». Юрина сумка была уже на яхте, я и Юра еще здесь, если Юра первым окажется на борту, или даже мы попадем туда одновременно, все пропало. Сумка будет унесена в каюту, и мне потом предстоит неприятное разбирательство, откуда в его сумке мой пакет, что он там делает, когда туда попал и что, собственно, в этом пакете имеется. И Павел Павлович будет очень недоволен, что меня беспокоило больше всего. Юра всех моих тонких душевных переживаний не ощущал и так же свободно, легко и раскованно, как и в московском аэропорту, общался с Федором. Минут пять спустя Зодиаки вернулись, я, пытаясь быть, как можно вежливей, растолкал всех, не взирая на лица и ранги и полез в лодку. Но не успел я занести ногу над бортом, меня окликнул Леха, - «Юрий, вы мне не поможете?». Меня раздирали противоречия. Я должен был успеть раньше Юры. Рыться в его сумке в его присутствие не представлялось возможным. Вся моя надежда состояла в том, чтобы попасть на борт раньше его и, пользуясь тем, что никто не знает, где чей багаж, кроме своего, спокойно и непринужденно, как из своей сумки, быстренько вытащить пакет. Я должен был попасть на борт судна раньше. Но и отказать командору без явных причин я тоже не мог. Что я скажу?. – «Извини, Алексей, мне некогда»? Леша выжидающе смотрел на меня. Чертыхнувшись про себя, я вылез из лодки и сошел на берег. Пройдя десяток шагов, Алексей вдруг махнул рукой и сказал, - «А, ладно, ничего не надо, Юрочка, спасибо вам, вы так внимательны». Длинно и матерно выругавшись про себя, я рванулся к лодке, но было поздно. Зодиаки отходили от берега. В одном из них стояли Юра с Федором, все так же увлеченно о чем-то беседуя. Рядом со мной что-то мурлыкал себе под нос Алексей, в этот момент я готов был его растерзать. Когда я добрался до яхты, на нижней палубе царило веселое оживление. Кто-то распаковывал сумки, кто-то снимал обувь, кто-то с любопытством осматривал корабль. Юра был не исключением. Расположившись на скамейке вдоль борта, он что-то сосредоточенно искал в своем багаже. Рядом уже лежали маска, ласты, еще какая-то мелочь. Я крутился рядом, пытаясь облечь в обтекаемую, удобоваримую форму просьбу поискать в его сумке мой пакет. Физически, совершенно осязаемо, я чувствовал, как тяжело и злобно мне в затылок дышит Павел Павлович. - «Ведь я же просил тебя», - стоял у меня в ушах его холодный и беспощадный голос. Вдруг я замер. Юрина рука вытащила на свет божий сверток с пластитом и положила рядом с остальными вещами. Я стоял в двух шагах и не дышал. Юра продолжал что-то искать, потом радостно заулыбался и начал складывать свои вещи обратно. В сумке по очереди исчезали маска, ласты, декомпресиометр, подводный компас. Наконец его рука подняла пакет Павла Павловича и замерла. На лице у моего тезки было написано недоумение. Он еще раз взглянул на пакет, осмотрел его снизу и сбоку, потом, поняв, что это не его и положено тут давно и не им, отодвинул в сторону и продолжил заниматься своей сумкой, мгновенно забыв существовании свертка. Тремя минутами позднее он спустился вниз, в свою каюту. Сверток остался лежать на скамейке. Я присел рядом, для вида тоже что-то достал из своего багажа, в беспорядке разложил на скамейке, постаравшись, чтобы пластид оказался в середине кучи из моих вещей, затем все сгреб обратно и вместе со свертком затолкал внутрь и застегнул молнию. Камень свалился с моей души. - «Можешь, если захочешь, засранец», - прошелестел у меня над ухом голос Павла Павловича. Остаток дня прошел быстро и незаметно. Нас распределили по каютам, забрали всю нашу обувь и сумки, накормили ужином и предоставили самим себе. Ночь мы должны были провести не отходя от берега. Поздно вечером ожидалось прибытие еще одной группы нашей морской подводной экспедиции, вылетевшей из Киева. Завтра с утра нас собирались на малой глубине окунуть в соленые воды Красного моря, дабы убедиться, что наши сертификаты подводных пловцов являются подлинными, а не куплены в подземном переходе неподалеку от станции метро Арбат. Все собрались на верхней палубе судна, любуясь вечерним пейзажем и с интересом разглядывали неполный диск Луны, лежащий как бы на боку. - «Все здесь не так, не по человечески. Луну и ту перевернули, басурмане», - безрадостно думал я, все еще надеясь, что за пластитом ко мне подойдут прямо сегодня. Увы, надежды мои таяли. Народ удобно расположившись на верхней палубе и поставив на стол пару ящиков с пивом, оживленно общался, один я неприкаянно бродил в стороне. Меня пару раз о чем-то спросили, но, получив невнятные, невразумительные ответы, оставили в покое. Чудак какой-то, чего его трогать. Очень быстро стемнело. В семь часов вечера было уже совершенно темно. Я спустился на нижнюю палубу, где были развешены наши гидрокостюмы и стояли пристегнутые ремнями баллоны с воздухом, размышляя носить пластит в виде подводного фотоаппарата с собой или держать его в каюте. Павел Павлович на этот счет никаких инструкций не давал, сказал только, что я должен буду нырять вместе с ним. Поразмыслив, я решил, что с китайской мыльницей в подводном боксе ( именно таков был камуфляж пластита ), на верхней палубе яхты я буду выглядеть достаточно экзотично, если не сказать большего. Поэтому было решено оставить его в каюте. Постояв немного на нижней палубе, я спустился на корму, нависшую над самой водой, откуда обычно производят погружения. Вода тихо плескалась о борт судна, отражая десятки огоньков, светивших на берегу и на соседних яхтах. Их тут стояло штук пять. Глубоко задумавшись, я не услышал, а скорее почувствовал сзади чье-то присутствие. Неторопливо и ничего не ожидая, я повернулся и нос к носу столкнулся с фигурой человека в совершенно темной одежде и такой же темной повязкой на лице. На верхней палубе играла музыка, периодически слышались взрывы смеха. Рука человека начала медленно подниматься, я с недоумением смотрел на него. За мгновение до выстрела я, сам еще ничего не понимая, рванулся в сторону. Лязгнул затвор, выбрасывая отстреленную гильзу, левое плечо обдало потоком горячего воздуха. Звука выстрела я не услыхал, пистолет был с глушителем. В полете я руками оттолкнулся от палубы и сделал еще один прыжок, уходя о повторного выстрела. Не рассчитав, я врезался головой в стол, стоящий посредине палубы, из глаз посыпались искры, потом стало совсем темно и я провалился в пропасть.

7

 Темнота медленно отступала, уступая место светло-серой пелене. Пелена вибрировала, пытаясь сфокусироваться, потом обрела форму квадратов, испещренных серыми короткими ломаными линиями и замерла у меня перед глазами. Что-то это мне напоминало, где-то я это уже видел. Я лежал, тупо уставясь на квадраты, пытаясь понять, где я и что со мной. Я вдруг ясно увидел черную фигуру человека, руку, поднимающую пистолет с глушителем, сухой лязг затвора. - «Значит меня, все-таки, не убили», - мысли вяло текли в моей голове, - «Наверное, я в больнице или в госпитале, как это у них тут называется?» Мне вдруг нестерпимо захотелось пить. Я хотел кого-нибудь позвать, затем вспомнил, они же здесь по-русски не говорят. Я начал вспоминать английские слова. - «Drink. Нет, так не говорят. I drink. Тоже не правильно. I drink need. Нет. I need drink. То же нет. I want to drink». - наконец, фраза у меня сложилась правильно. Я начал приподниматься на локтях, готовясь произнести вспомненную по-английски фразу и замер. Я лежал в громадной кровати отеля «Листригон», прямо напротив из зеркала трюмо на меня дикими глазами обалдело смотрела опухшая растрепанная физиономия. Тихонько поматерившись, я начал выбираться из постели. Перебросив ногу через край, упершись руками в кровать, я начал приподниматься и тут же ткнувшись задом в стену, рухнул обратно. Моментально вспомнив свои вчерашние попытки, я на четвереньках дополз до того края, где обычно находятся ноги, и сполз на пол. В дверь тихонько постучали. - «Ни днем, ни ночью покоя, да что же это такое делается?» Прямо как был, в одних трусах, я открыл дверь. На пороге стояли два вчерашних охоронця, рядом с ними еще два солидных господина, впереди всех стоял человек в белом халате с чемоданчиком, на боку которого красовался красный крест. - «Как ваше здоровье, Юрий Борисович?», - очень вежливо, я бы сказал, ласково произнес один из солидных господ. - «Благодарю, прекрасно. Вы ко мне?» - «Нет, мы просто проходили мимо, думали, мало ли, что беспокоит, зайдем, спросим у высокого гостя». - «У меня нет высоких гостей, я один в номере, можете пройти посмотреть», - растерянно ответил я. Группа из пяти человек заулыбалась. Говоривший со мной господин шутливо погрозил пальцем, - «Шутить изволите, Юрий Борисович, мы вас ввиду имеем». Я несколько растерялся. Бывали случаи, что в некоторых местах, иногда, ко мне относились с уважением, но, чтобы называли высоким гостем, не припоминаю, да и с какой стати? - «Не понимаю вас, господа, я только проснулся, еще не пришел в себя, не могли бы мы с вами поговорить попозже, если у вас на то будет желание?» - «Конечно, конечно, Юрий Борисович», - группа из пяти человек расплылась в задушевных улыбках и, кланяясь, начала пятиться от моего номера. - «Чертовщина какая-то, восемь утра, а уже перепились», - подумал я, закрывая номер на несколько оборотов ключа. - «Да всадить ему кубов пять люминала в задницу, и дело с концом, враз орать по ночам перестанет», - донеслось до меня из-за дверей. - «Кого это они еще?», - вяло подумалось мне, - «Медицинский обход у них тут что ли? Вроде не санаторий, а обычный отель. Ну, Леха, гад, насоветовал, просил же подыскать место поспокойней. Меня что, каждый день теперь будут по утрам поднимать. Надо зайти к директору, пожаловаться». Я наконец добрался до стола и налил в чашку благоухающий ароматом напиток фирмы «Якобс» с благородным названием «Монарх». Порция кофе быстро привела меня в порядок, и я снова обрел способность мыслить, размышлять, о чем-то думать. Шли вторые сутки моего пребывания в окрестностях города героя Севастополя. Я спал тут вторую ночь, и вторую ночь мне снились египетские кошмары. Арон Абрамович обещал мне значительное улучшение, как только я впервые увижу ясный лик Алексея Мардасова. Я задумался. Может я не правильно выполняю рекомендации известного психоаналитика? Мозговой штурм помог мне припомнить все, что говорил этот достойнейший и честнейший господин. - «Море, нырялка, Леха Мардасов, Артемка», - проносилось у меня в голове. - «Водочка, селедочка», - ну это, наверное, лишнее, ни к чему, вспоминал я далее все, что говорил мне Арон Абрамович. - «А какие там девочки… Стоп, что он там про девочек говорил?», - я вдруг вспомнил вчерашний вечерний звонок Тани и улыбнулся. Это как нельзя кстати. Быстро собравшись, я вышел из номера и начал спускаться по лестнице. Я сделал несколько шагов, чувствуя какое-то неприятное жжение у себя между лопаток. Я резко обернулся. Пять пар глаз с ненавистью сверлили меня своими взглядами. Мой неожиданный поворот застиг их врасплох, но ни на секунду не смутил. В мгновение ока их полные злобы и неприязни лица превратились в мягкие улыбчивые, добродушные физиономии, источающие душевную теплоту и сердечное радушие. Я даже усомнился, не привиделось ли мне только что виденное. Улыбнувшись в ответ, и не имея ни малейшего желания вступать с ними в разговоры, я продолжил спускаться вниз. Лестница повернула, и я скрылся за этажным перекрытием. Пройдя несколько шагов, я запнулся и чуть не упал. На правом ботинке у меня развязался шнурок. Вздохнув, я склонился над ботинком. Наверху, решив, что я уже далеко, начали, очевидно, прерванную при моем появлении, оживленную перепалку. - «Евгений Максимович, вы меня поймите, у меня вчера заселилась группа артистов. Люди творческие, нервные, требуют покоя, жалуются. А тут этот, со своими ночными воплями», - речь, по-видимому, шла обо мне. Я остановился и начал слушать. - «Если жалуются, мы им выделим пару номеров в следственном изоляторе, нервы им подлечим, это я гарантирую. Там у меня еще никто не жаловался. По крайней мере, до меня жалобы не доходили ни разу. Возьмите с них оплату на неделю вперед и выгоняйте к чертовой матери. Если нужна будет помощь, я пришлю наряд». - «Но так же нельзя, Евгений Максимович! Мы же с вами строим новую демократическую страну». - «Демократия, Андрей Иванович, к вашему сведению, в том и состоит, чтобы оберегать покой приличных людей от всякого сброда. Я своими глазами вчера вечером видел Юрия Борисовича беседовавшего на причале с господами Мардасовым и Зориным. Вам эти фамилии о чем-нибудь говорят? Мне он сам, этот Юрий Борисович, как кость в горле, но я вынужден считаться с его связями». Наверху воцарилось молчание. Затем голос, принадлежавший, по видимому Евгению Максимовичу, продолжил, - «Кстати, по моим сведениям этот человек близко знаком с самим господином Балу. Мне сказал один высокопоставленный чиновник, имеющий связи в СБУ, что в апреле сего года господин Балу и Юрий Борисович выполняли секретную миссию на территории Египта. В чем состояла миссия и в чьих интересах она выполнялась, никто не знает, не нашего с вами это ума дело. Но, если Юрию Борисовичу взбредет в голову поставить в позу всех ваших горничных, уборщиц и охрану во главе с вами, драгоценнейший Андрей Иванович, и употребить всех по очереди, все, чем я смогу вам помочь, это выразить вам свое глубочайшее сочувствие. Я с господами Мардасовым и Зориным вступать в конфликт не хочу. Я не говорю уже о господине Балу. У меня тоже, понимаете ли, семья, дети. Так что занимайтесь, работайте, вы для того сюда и поставлены, чтобы создавать людям условия для комфортного приятного отдыха. А артистов выгоняйте. Возьмите с них плату вперед, придеритесь к чему-нибудь и выгоняйте. Санитарные нормы они наверняка нарушают. Нечего тут бардак разводить».

8

 На борту лениво покачивающегося на воде «Крыма» никого, кроме Юлия я не обнаружил. - «А никого не будет сегодня», - заверил меня Юлий, - «Все на «Затерянном мире», Леха тоже там. Посиди тут, я сейчас до магазина добегу, и будем отчаливать». Я присел на полубак, Юлий схватил сумку и исчез. Минут через десять он вернулся, но, извиняясь, сказал, что подождать придется еще минут десять. Позвонил его знакомый, хочет пройтись до «Затерянного мира» с нами. Народу никого, мешать он никому не будет. Мне было все равно. Знакомый, так знакомый. Поразмыслив немного, я сказал, что тоже отойду минут на десять. Пройдясь по набережной, я забрел в небольшую кафэшку, присел за столик и сделал заказ. Официантка поставила передо мной изящную чашечку, издававшую приятный запах отличного кофе фирмы «Якобс» с благородным названием «Монарх». Не торопясь, любуясь живописным пейзажем балаклавской бухты, я выпил кофе и вернулся обратно, на борт «Крыма». Юлия на борту не было. Пожав плечами, я снова устроился на полубаке и принялся ждать. Через пятнадцать минут Юлий появился в сопровождении своего товарища. В руках он держал объемистую сумку, издававшую характерный хрустальный звон. - «Извини, Юра, ты только ушел, звонят эти, с «Затерянного». Утром сказали, нужен литр водки, теперь говорят, нужно еще два, одного мало. Пришлось бежать», - Юлий приподнял, демонстрируя сумку. Как всегда, не прошло и часа от назначенного времени выхода, как «Крым» уже бодро резал форштевнем водную гладь балаклавской бухты. Погода стояла великолепная, был полный штиль. Минут через сорок мы дошли до скалы, торчавшей из воды перед самым пляжем «Затерянного мира». Как вчера, Юлий включил длинный сигнал ревуна, оповещая присутствующих о приближении к берегу судна. Со скал снова посыпались голенькие любительницы ровного загара. На берегу почти никого не было, кроме развеселого Алексея Мардасова и Артема. Я с большой неохотой приготовился к погрузочно-разгрузочным работам, но сегодня их оказалось не много. На берег передали сумку со спиртным, на этом все закончилось. Я стоял на носу судна, ожидая команды, когда и с кем я пойду нырять. - «Юра, спускайся вниз, ты сегодня остаешься здесь, на «Затерянном мире». Мы тебе приготовили место», - весело прокричал Алексей. Это совершенно не входило в мои планы. На вечер у меня была договоренность с Татьяной и отменять рандеву я не собирался. Я взглянул вверх, на скалы, трехсотметровой громадой нависшей над узкой полоской берега. От одной скалы, извиваясь до самого низа, шла каменная река. Видно, когда-то тут был обвал и сотни тысяч тонн камней, падая вниз и круша все на своем пути, в конце-концов застыли, очень живописно изображая каменный поток. Я на мгновение представил, как это было и мне стало жутко. Рано или поздно обвал тут повториться, наверху было еще много такого, что запросто в любой момент могло упасть вниз. Когда и в какой момент это случиться, было известно одному Богу. Я долго мялся, думал, сомневался, но такому болтуну, как Алексей, уговорить остаться меня не стоило никакого труда, не смотря на его легкое подшофе. Быстренько собрав снярягу, я бросил ее Артему, а сам, прыгнув в воду с кормы, добрался до берега вплавь. Алексей, видя меня, выбирающегося по гальке на берег, потерял ко мне всякий интерес и скрылся среди камней и валунов на тропинке, ведущей вверх на скалы. Легкие угрызения совести напоминали о себе. Я думал, что я скажу Тане, которая будет ждать меня в восемь часов вечера на площади Ногина. Таню мне было немножечко жаль, я хотел ее увидеть, но в то же время мне было невыносимо лень переться вечером в Севастополь, бегать искать букет цветов, пол вечера заседать в кафе, а потом, скорее всего, не солоно хлебавши ( Как же, у нас высокие моральные принципы. Мужа мы не любим, но изменять ему не намерены. ), провожать Таню домой и далеко за полночь добираться до гостиницы, чтобы завтра наутро, не выспавшись, бегом бежать на причал. Мудро решив, что время покажет, что и почем, я начал осваиваться на маленьком клочке земли, называемом «Затерянным миром». «Затерянным миром» его назвали потому, что добраться до него можно было только морем. Над небольшой полоской каменистого пляжа нависали высоченные отвесные скалы, неприступные не только для простых смертны, но, я думаю, и для большинства рядовых альпинистов. Справа и слева пляж ограничивался теми же отвесными скалами, вплотную подходившими к морю. В хорошую погоду мимо пляжа периодически курсировали катера, часть из которых иногда причаливала к берегу. Но, если разыгрывался шторм, причалить к берегу было совершенно невозможно, и маленький клочок земли оказывался отрезанным от всего мира. Юлий успел уже рассказать мне, что в прошлом году какие-то бедолаги просидели тут неделю, ожидая пока закончится непогода и к ним сможет подойти катер и снять их с необитаемой суши. В довершение ко всем здешним прелестям, с любой из скал в любое время могло отколоться любое количество скальных пород и рухнуть вниз. Что после этого будет, даже думать не хотелось. Насколько я понял, никто из находившихся тут об этом и не задумывался. Да и правду сказать, такое случалось не часто, на всем побережье два-три случая за несколько лет. По теории вероятности с нами такого произойти просто не могло. Пока я осматривался вокруг, подошел Артем и велел потихоньку готовиться к погружению. Мы должны были идти вчетвером. Со мной в паре шел местный абориген, проведший на «Затерянном» не один день, по имени Володя ( кличка Вовяк ). Артем шел в паре с еще одним аборигеном, которого звали Толя. Вовяк был опытный, знающий подводник, на моих глазах наколовший на нож не одну камбалу. По этой причине ничего интересного про него рассказать не могу. Я нырял с ним в последствии раз пять, во всем чувствовался его опыт, под он водой ориентировался, ну, если только чуть медленнее Артема, и то вопрос, может Вовак Артему ни в чем и не уступал. Я всегда чувствовал его надежное плечо и спокойно, без всяких сомнений шел за ним. Анатолий заслуживает слов намного больше. Как я понял, нырять он начал недавно, но уже погружений пятнадцать имел. Не много, но достаточно, что бы не доставлять хлопот инструктору. Я погружался раз шестьдесят, не считая погружений в бассейне. С ними набежит еще около сотни. И каждый раз, хоть одного нового дайвера мне приходилось встречать. Попадались всякие. Кто-то не мог нормально продуть уши, кого-то на дне переворачивало баллоном вниз и выбрасывало на поверхность, кто-то никак не мог понять разницу между кнопкой поддува и стравливания жилета. Но, как правило, человек или более не нырял, или все схватывал и больше ошибок не делал. За всю мою практику я видел только одного дайвера, который ничего не мог с собой поделать в воде, но упорно продолжал нырять. Толик стал вторым. Каков он подводный пловец, я понял с первых метров, пройденных нами вместе. Ноги Толика неподвижно висели сзади, немного согнутые в коленях. Ласты находились в положении, параллельном направлению движения. Никаких попыток работать ластами я у него ни разу не заметил. Зачем он брал их с собой, для меня так и осталось загадкой. Плыл Толик посредством рук, а точнее будет сказано, кистей рук. Предплечья его и части рук ниже локтевого сустава напоминали шатуны паровоза, интенсивно двигающиеся вперед-назад. Кисти рук, загнутые перпендикулярно, загребали воду и давали Толику возможность медленно продвигаться вперед. Естественно, ни о какой трубке инфлятора при таком стиле движения речь не шла. Как только Толик одной рукой пытался сдуть или подкачать жилет, вторая двигающаяся рука разворачивала его в непредсказуемое положение, он терял ориентацию, и заканчивалось у него это непреднамеренным всплытием на поверхность. Нажать кнопку поддува и не работать в это время второй рукой Толик тоже не мог, потому что плавучесть его была совершенно произвольной, ласты без нужды болтались сзади, и свободная рука помогала ему оставаться на той глубине, на которой находился инструктор. В первое наше погружение Толик продержался в группе минут пять, затем его понесло вверх, Артем устремился за ним, и мы с Воваком ушли по рельефу вниз метров на двадцать. Вовак гонялся за камбалой, преуспевая в своем занятии, я неотступно следовал за ним. Пейзаж в этой части моря был скучным и неинтересным. Волнистый песок, небольшие валуны, видимость метров пять-семь, не более. Когда Вовак посчитал, что камбалы сегодня хватит на всех, и повернул к берегу, я пошел за ним без всякого сожаления. На берег, подобный тому, каков был на «Затерянном мире», в подводном снаряжении мне приходилось выбираться впервые. Легкая волна, высотой сантиметров двадцать приподнимала меня и бросала на берег, представлявший собой сплошную насыпь мелких камушков, легко перекатывавшихся в воде. Опереться было совершенно не на что, и откатывавшаяся волна сносила меня на них обратно,, как на роликих, что бы тут же начать все снова. Я боролся с волной, мне самому было смешно, но выбраться на берег мне никак не удавалось. Только сняв ласты и грузовой пояс и выбросив их на берег, затем, выбравшись из жилета-компенсатора и придерживая его рукой, ползком, потихоньку подтягивая жилет, я кое-как выполз на сушу. Часок мы отдыхали, загорая на солнце. Голенькие нудисточки, устав прятаться и поняв, что мы тут надолго, начали по одной выходить из своих укрытий и бродить по пляжу. Я коротал время, то разглядывая совсем близко подошедших дамочек, то загорая и беседуя с Воваком и Толиком. Второе погружение мало чем отличалось от первого, разве только тем, что Толик остался на берегу. Когда я выбрался из воды второй раз, по берегу шастал сам Алексей Мардасов, уже намного веселей и воинственней, чем он был два часа назад. Увидев меня, он обрадовался мне, как будто не видел года два. - «Юрочка, ты должен обязательно подняться к нам наверх, в лагерь. Мы уже приготовили тебе обед и место в палатке. Все ждут тебя, ты просто обязан явить свой лик народу». Проведя беседу с каждым персонально из всех, находившихся сейчас внизу, Алексей обошел лагерь нудистов, пообщавшись с доброй половиной загоравших там, и отправился наверх. Мне немножко стало надоедать мое робинзонство, захотелось в город к цивилизации. На голых камнях сидеть, и уж, тем более, лежать было неудобно. Хотелось есть, а в изяществе походной кухни дяди Леши Мардасова я сильно сомневался. Но более всего я страдал без чашечки кофе «Якобс» с благородным названием «Монарх». Как мне удалось выяснить, тут не было даже поганой бодяги Нескафе, а уж о фирме Якобс, в этих краях никто и слыхом не слыхал. Промаявшись без дела пол часа, я начал восхождение. Узкая извилистая тропинка вела меня все выше и выше. Я карабкался с камня на камень, продирался сквозь кусты, перепрыгивал с валуна на валун. Минут через десять я услышал жизнерадостный голос Алексея и пошел на него, как истрепанный штормами корабль идет на свет далекого маяка. Потянуло дымком костра, запахом картошки, из-за кустов показался огонек. Рядом сидели две бородатые, очень утомленные личности и понуро смотрели себе под ноги. Чуть поодаль маячила фигура Лехи. Вокруг были разбросаны почти пустые пятилитровые канистры с остатками, как я понял, легендарного крымского вина. Личности удивленно подняли на меня взоры, их взгляд не выразил ни капли радости. - «Кого это еще к нам несет», - хмуро произнес один из них. Леха повернулся, увидел меня и радостно завопил, - «Да это же Юра Челнок из Питера. Наш юный украинский националист, между прочим». Бородатые личности, быстро терявшие ко мне всякий интерес вначале Лешиной речи, при словах «украинский националист», резко подняли головы. Один из них, приподнимая приличной толщины сук, предназначенный, по-видимому, первоначально для костра, взревел, - «Как, и ты, живя там, в Питере можешь быть украинским националистом?». Я вдруг со всей очевидностью понял, что дело пахнет жареным. Второй бородатый абориген, более уставший от горного отдыха, несколько запоздало, но не менее решительно начал подниматься вслед за первым. Леша, не смотря на количество выпитого, мгновенно сообразил, что с вопросами национализма он несколько переборщил, сейчас его лучший друг прошлого летнего сезона, может совершенно безвинно пострадать. - «Ребята, ребята, я пошутил. Это Юра, наш большой друг из Питера, к украинским националистам никакого отношения не имеет». Два товарища, недоверчиво переглянулись, затем, наверное, поняв, что украинский националист из Питера, действительно явление невероятное, успокоено заняли свои места. Толстый сук был брошен на свое прежне место, я понял, что спускаться вниз в режиме горного обвала мне пока не придется. Леша продолжил свою речь. - «Это наш глубокоуважаемый Юра. Наш глубокоуважаемый толстячок Юра. Наш толстый, жирный кабан Юра Оверчук. Посмотрите, какое у него пузо. Вы видели, как он из воды забирается в Зодиак? Как заплывшая жиром толстая свинья. Юра, мы вернемся в Балаклаву, я тебя потренирую залазить в лодку». Алексей плотно оседлал тему моей толщины и слазить с нее не собирался. Теперь уже за меня заступились ребята. - «Леш, ты, это, того, немного перебрал. Юра, садись, не обращай внимания, он всегда такой». Ну, я то Леху не первый раз в жизни видел. Впрочем, через минуту он оставил меня в покое, и его зычный голос слышался уже метрах в двадцати от нас. За кустами слышались чьи-то возмущенные возгласы, женский визг и спокойное увещевание Алексея, - «Ничего, ничего, все в порядке». Я огляделся вокруг. Место было приятное, я не возражал бы тут провести пикничок, но ночевать мне здесь совершенно не хотелось. Кругом были сплошные камни, среди них торчало несколько палаток. Прикинув, сколько народу осталось внизу и сколько здесь, я, честно говоря, не совсем понял, где и каким образом мы все разместимся. Затрещали кусты и из них, как гималайский панду, нарисовался Алексей. - «Юрочка, вы уже поели?», - ласково поинтересовался он. Услышав, что мне никто не предлагал, Алексей искренне возмутился и ругая Гену и Юру ( так звали двух не слишком приветливо поначалу встретивших меня бородатых аборигенов ), принялся перебирать валявшиеся вокруг котелки и тарелки. - «Сволочи, негодяи, ничего пожрать не оставили моему другу. Подонки, Юра, ты представляешь, какие они подонки». В каком-то из котелков Алексей нашел остатки недоеденной картошки с рыбьими костями и радостно вручил мне. - «Ешьте Юрочка, поправляйтесь. А то вы у нас совсем отощаете», - Алексей дал мне поднятую с земли вилку и, посчитав свою миссию выполненной, снова исчез в кустах. Через несколько секунд оттуда снова неслись возмущенные вопли и женский визг. Немного подкрепившись остатками чужого обеда, я все-таки решил попытаться добраться до Балаклавы. Все же я сюда не развлекаться приехал, а поправлять здоровье, а Арон Абрамович ясно сказал, что девочки входят в обязательный курс лечения. На сегодня у меня был назначен сеанс, и я должен был на него попасть. Еще находясь внизу на берегу, я обратил внимание, что проходящие мимо катера, не такая уж и редкость. За те тридцать-сорок минут, что я скучал, разглядывая голеньких нудисток, прогулочных суденышек мимо прошло штук пять. Один из них даже причалил к берегу. Прикинув свои шансы на побег, я решил, что они весьма реальны и тронулся вниз. Дойдя до берега, я пристроился на камне и начал ждать. Минут через двадцать показался прогулочный катерок, в котором было всего несколько человек. Я обрадовано вскочил и весело замахал красной поролоновой подкладкой, на которой до этого сидел. В том, что я уже через несколько минут отчалю от берега и закачаюсь на волнах на шлюпе, бодро взявшем курс в сторону Балаклавы, я не сомневался. Катерок подходил все ближе и ближе, я размахивал подкладкой, но, не дойдя до меня метров пятьдесят, катер развернулся и лег на обратный курс. До меня ему не было никакого дела. Я несколько растерялся, не ожидая такого поворота событий, но надежды не потерял. Через какое-то время показалось еще одно судно. Я снова вскочил на ноги и начал отчаянно подавать сигналы. Катер шел все ближе и ближе, потом, пройдя параллельно берегу в двадцати метрах от меня, совершенно не обратив внимания на отчаянно машущего и подающего сигналы на берегу человека, не меняя направления, начал удаляться. Я снова сел на камень, уже подозревая, что уплыть отсюда, не смотря на хорошую погоду и обилие плавсредств, будет задачей совсем не легкой, если вообще выполнимой. Мной овладело некоторое уныние. Лечебный процесс находился под угрозой срыва. Тем не менее что-то говорило мне, что я сегодня отсюда все равно уплыву. Мимо проходил катер за катером, солнце начинало потихоньку клониться к закату, я размахивал своей красной поролоновой подстилкой, но ни одна живая душа не протянула мне руку помощи. С высоких гор спустился Леха Мардасов, и сразу тихий клочок земли стал тесен и наполнился шумом. Леха был сразу во всех частях пляжа одновременно. Только что я его видел, дающего указания Артему, в следующее мгновение его голос был слышен с противоположного конца пляжа, в лагере нудистов. Через пол минуты он возлежал в центре пляжа, о чем-то тихо беседуя с бейрутской танцовщицей Ирой, чтобы мгновение спустя уже донимать мирно отдыхавшего после недавних погружений Вовака. Перетормошив весь пляж, Леха решил освежиться и окунулся в теплые воды прибрежной полосы Черного моря. Отплыв от берега, Леша не успокоился и там, взвизгивая и что-то крича, размахивал руками и бил по воде. Я вдруг понял, что шутка «Пытался организовать шторм в Тихом океане» не такая уж беспочвенная. По крайней мере, рядом с нами волна стала заметно выше и сильнее. Показался еще один прогулочный катер. Я отчетливо видел, что на его борту всего четыре человека, места там было хоть отбавляй. Я когда-то имел дело с подобными вельботами, водоизмещение у них пять тонн, вмещается до пятидесяти человек. Но катер, не доплыв до берега метров тридцать, заглушил двигатель и бросил якорь. Дядя Леша не был бы дядей Лешей, если бы не рванул в сторону вельбота. Стремительно, в два десятка взмахов руками, он доплыл до судна, вцепился в борт и начал раскачивать. Я уже упоминал, что имел дело с судами подобного водоизмещения. Пять тонн не бог весть что, но раскачать такое судно руками задача не из легких. Пол минуты спустя, после первого прикосновения Лехи к борту, этот самый борт уже почти что ложился на воду и черпал воду. До меня отчетливо донесся полный ужаса женский визг. К борту подбежали два молодых парня и мужчина лет пятидесяти. Перекинувшись с Лехой парой фраз, все весело рассмеялись и отошли от борта. Что он им там говорил, не знаю, только я отлично видел, на Леху там никто не в обиде. Честно говоря меня питали серьезные надежды, что Леха поплыл договариваться о моей доставке в Балаклаву. Но те, кто хорошо знают Леху, должны понимать, что эти надежды не имели под собой совершенно никакой почвы. Леха был способен помнить обо мне только в тот момент, когда я был у него перед глазами и то не всегда. Отвернувшись от меня, он напрочь забывал о моем существовании, и мог вспомнить обо мне только порывшись в своем компьютере, освежая в памяти адреса и телефоны простачков, которых можно было бы заманить в авантюру, типа нашей апрельской поездки в обетованные воды египетского Красного моря. Нарезвившись около вельбота, Леха повернул к берегу, я стоял, как на иголках, уверенный, что Леха договорился о самом лучшем месте для меня на борту посудины, которую он только что чуть не утопил вместе с ее небольшим экипажем. Леха доплыл до берега и радостно начал выбираться на сушу. Маленькие округлые камни, легко перекатываемые волной, ускользали из-под Лехиных ног, им же поднятые волны били его в спину, роняя лицом вниз, а возвращающаяся с берега волна утаскивала Леху обратно. - «Как в детстве, как в детстве», - радостно орал Леха, раз за разом зарываясь лицом в воду. - «Даже не выбраться, даже не выбраться», - восторженно повизгивая, вопил он. Я уже начал беспокоиться, что вельбот, не дождавшись меня, уйдет, а мне снова придется сидеть на берегу и размахивать краснной подстилкой. Леха, нарезвившись, начал выползать на берег. - «Леша, договорился?», - спросил я его. Он поднял на меня изумленное лицо, - «О чем Юрочка?». Интонация не оставляла ни тени сомнения, что Алексей не подозревал, с кем и о чем он должен был договариваться. Расстроенный я сидел на берегу, катер в тридцати метрах от меня качался на легкой волне. Кричать было бесполезно, шум прибоя заглушил бы мой голос, да и смешить народ мне не очень хотелось. Вода была холодновата, хотя и вполне терпима, но добираться вплавь было лень. Я сидел, в душе ругая бесшабашного Алексея, свою судьбу и крымские горы. Но судьбу я ругал зря. На борт вельбота поднялся мужчина в плавках, немного поразмыслил и, сильно взмахнув руками, бросился в воду. Пять минут поплавав у катера, он решил интереса ради, доплыть до берега. Тут то я к нему и обратился со своей просьбой. Согласие было получено немедленно, оставалось решить вопрос. Как добраться до вельбота. Лезть в воду по-прежнему категорически не хотелось. Метрах в двадцати на территории нудистов стояла, прислоненная к огромному валуну резиновая лодка. Переступая через свои высокие моральные принципы, я перешагнул условную границу пляжа и вошел на территорию сторонников свободного тела. За десять гривен лодку немедленно спустили на воду и я, замочив только пятки, был стремительно доставлен на борт любезно предоставившего мне место судна. Но на этом мое заточение на «Затерянном мире» не закончилось. Он явно не желал расставаться со мной. Когда все оказались на борту, расселись по местам, и был заведен двигатель, выяснилось, что якорь застрял между камней. Судя по количеству якорей, которые мне приходилось видеть на дне, не только в окрестностях Балаклавы, но и везде, где только мне приходилось нырять, дело то это, в общем, обычное, хотя и не слишком приятное. Вытащить такой якорь чаще всего не представляется возможным, стоит он денег не малых, и экипаж, намучавшись и потеряв всякую надежду, как по живому, режет канат, навсегда прощаясь со своим имуществом. Два молодых пацана, составлявшие собственно экипаж вельбота, метались во судну, в надежде вытащить якорь. Они давали «малый вперед», «малый назад», заходили с одной стороны брошенного якоря, затем повторяли попытки с другой. Ничего не помогало. Минут двадцать промаявшись, один из них разделся и нырнул в воду. Итогом его погружения было плотно заложенное ухо и только. Ребята были в отчаянии. Метрах в десяти за своей спиной я услышал радостный и полный веселья голос Алексея, - «Юрка, Челночек, на кого ты нас покидаешь?». Леха был доволен жизнью, весел и занят только своими внутренними ощущениями. Поэтому втолковывать, что у нас застрял якорь, пришлось довольно долго. Сильного впечатления на него это не произвело. Он продолжал весело шутить и балагурить. Но чувство долга старого моряка, с огромным трудом потеснив Лехино веселье, вылезло наружу и отправило Леху к берегу. Удачно добравшись до него и, на сей раз, не успев напрочь забыть о нашем существовании, Алексей донес до берега весть о нашей печали. Пять минут спустя к нам уже плыл Артем в полном водолазном снаряжении. Еще через пять цепь якоря была выбрана, и вельбот, освободившись из плена, взял курс на Балаклаву. На берег я ступил без всяких приключения и уже через пол часа трясся в маршрутке по улицам Севастополя.

9

Мы встретились, как и договаривались, на площади Ногина. Таня похорошела с последней нашей встречи, расцвела и выглядела очень привлекательно. Еще только приближаясь к ней, я заметил серию восхищенных мужских взглядов, брошенных в ее сторону и несколько злобных, неприязненных в мою, когда я подошел к ней совсем близко. Таня, как обычно, после долгих наших разлук выглядела обрадованной, в ее глазах светилась надежда, но что-то в ее поведении меня удивило. Таня поминутно оглядывалась, не давала к себе притронуться, все время стремилась держаться от меня как минимум в метре. После дежурных приветствий и серии комплиментов я предложил заглянуть в кафе. Таня замялась, потом сказала, что в кафе у нее сегодня нет настроения, ей хотелось бы куда-нибудь, где потише. Я не сразу сообразил, в чем дело и молчал, ожидая ее предложений. Таня тоже молчала какое-то время, потом, немного потупив голову, сказала, что к ней сегодня нельзя. Муж в командировке, будет только в пятницу, но соседка, дальняя родственница мужа, следит за каждым ее шагом, подслушивает через стенку и заходит десять раз на дню за всякой ерундой. На самом деле ей ничего не нужно, у самой всего навалом, просто проверяет, чем здесь занимаются. Я уже начал понимать, но сразу приглашать даму к себе было вроде как не прилично. - «Поедем, все же посидим где-нибудь в кафешке, вспомним старые добрые времена, поговорим. Потом придумаем, что делать». Таня замялась, было видно, что она хочет куда-нибудь пойти, развеяться, но что-то ее сдерживало. Наконец она сказала, - «В кафе не могу. Обязательно кого-нибудь из знакомых мужа встречу». Мне оставалось только пригласить ее к себе. Таня тут же согласилась. Однако, когда я произнес название отеля, в котором обитал, она издала звук разочарования. Оказалось, и там у нее кто-то из знакомых мужа работал. Попадать ему на глаза она не хотела. Мы шли вдоль набережной, Таня все так же держалась в метре от меня, поминутно оглядываясь и шарахаясь от каждого встречного, благо их в этот сентябрьский вечер попадалось не так много. Казалось, она о чем-то напряженно думает. Как бы решившись на что-то, она вдруг подняла голову и сказала, - «Поехали». Мы быстро поймали такси, Таня, воровато оглянувшись, юркнула в заднюю дверь, предварительно внимательно оглядев водителя. Минут через двадцать мы подъезжали к Балаклаве. Я уже собирался открыть рот, объясняя водителю, как лучше подъехать к отелю, но Таня меня опередила. - «Остановите здесь, пожалуйста». Я хотел, было, возразить, что мы еще не доехали, что гораздо удобней подняться в гору на машине, чем, потея карабкаться пешком, но она меня резко прервала, - «Остановите здесь». Водитель повиновался. Мы стояли в глухом безлюдном переулочке, было уже совершенно темно. Мне было строго настрого приказано идти в отель, открыть ключом замок входной двери ровно в девять пятнадцать, минута в минуту, саму дверь не открывать, выключить в номере свет и ждать. Я выполнил все в точности. Минуты через полторы после назначенного времени дверь медленно и без скрипа отворилась, в полумраке зашторенных окон на пороге с широко открытыми глазами, прижимая к груди маленькую дамскую сумочку, стояла Татьяна. Она сделала маленький шаг вперед, одновременно свободной рукой закрывая дверь. Потом прислонилась спиной к двери, приложила палец к губам и минуту в полном безмолвии прислушивалась к звукам в коридоре. Было тихо, я слышал звуки биения собственного сердца. Как кошка, забравшаяся на чужую территорию, она крадучись и озираясь, вошла в номер и застыла. - «Я только на минутку», - предупредила она меня. Потом села на табурет, боком к входной двери и настороженно прислушалась. - «А в той комнате кто?», - она кивнула головой за стенку. - «Да нет никого, и не бывает, один я тут», - поспешил я ее успокоить. Татьяна сидела прямо, настороженно и чутко прислушивалась к звукам, доносившимся из коридора. - «А если сюда кто-нибудь зайдет?», - она испугано смотрела на меня. - «Да не ходит сюда никто, успокойся». Таня недоверчиво смотрела на меня, продолжая прислушиваться к каждому шороху. Минут пять мне ее не удавалось разговорить, но постепенно напряжение с нее спало, она положила на диван свою сумочку, с интересом огляделась. Я принес из другой комнаты более удобный стул, поставил чайник. Мы выпили по чашечке кофе фирмы «Якобс» с благородным названием «Монарх». Минутка давно пролетела, Таня не подавала никаких признаков желания уйти. Напротив, поза ее стала расслабленней, она закинула ногу на ногу, раскрепощено откинулась на спинку стула. Я придвинулся ближе, через минуту моя рука мягко опустилась на ее колено, Таня словно ничего не заметила. Я быстро осмелел, придвинул свой стул впритык к ней, обнял за талию, начал гладить ее ноги в черных колготах. Таня сидела спокойно, но в какой-то момент вдруг вырвалась, вскочила на ноги, и с негодованием произнесла, - «Негодяй, ты что делаешь, я же замужем», - она строго и укоризненно смотрела на меня. Я снова притянул ее к себе, обнял за талию. - «Пусти, немедленно пусти, я замужняя женщина, ты не можешь так поступать со мной», - она слабо и безуспешно отпихивала меня. Я молча упорствовал, Таня сопротивлялась. Наша борьба была совершенно безрезультатной. Она разрешала трогать себя за все, но категорически не давала раздевать. Уже теряя надежду, я шепнул ей на ухо, - «Давай сделаю массаж». Таня снова отстранилась от меня, уткнув мне в грудь руки, посмотрела в глаза, потом резко повернулась ко мне спиной и со словами, - «Да имею же я право хоть раз в жизни», - одним движением через голову стащила с себя платье. Она стояла предо мной в черных колготках, через которые просвечивали беленькие трусики, такой же белой маечке и бюстгальтере. Теперь уже я держал ее в вытянутых руках и рассматривал во все глаза. Это длилось секунд десять, потом Татьяна возмутилась, - «Бесстыжий, ты собрался массаж делать или разглядывать меня?». Два раза мне повторять не пришлось. Я повернул ее к кровати, не удержавшись при этом легонько шлепнуть рукой ниже спины. Татьяна легла на живот, я пристроился сбоку, приподнял маечку и начал гладить спину. Таня легонько постанывала. Через минуту она была в полном трансе, я расстегнул застежку на спине и стащил лифчик вместе с майкой. Какое-то время еще прозанимавшись ее спиной, я потихоньку начал спускаться ниже, добрался до поясницы, потом начал массировать и мять ягодицы. Таня только постанывала, и я не долго думая, стащил с нее все остальное. Она даже не шелохнулась. Теперь женщина, о которой я мог только мечтать, совершенно голая, лежала у меня в постели. Когда все кончилось, Татьяна села по-турецки напротив, направив на меня свой испепеляющий взгляд, и возмущенно произнесла, - «Да ты же меня почти изнасиловал! Как ты смел, ведь я же замужем. Если муж узнает, он тебя убьет». Почему муж убьет именно меня, а не ее, я не понял. Почти изнасилованная дама, голенькая, по-турецки раскинув ножки, сидела напротив меня и в полутора метрах от своей одежды, грудой валявшейся на полу и не делала никаких попыток что-либо предпринять. Правда, закончив тираду об изнасиловании, она строго потребовала, - «Сейчас же одень меня!». Но, поскольку я даже не пошевелился, продолжала сидеть голая и требовать вернуть ее в лоно семьи. Я, не торопясь, открыл бутылку вина, припасенного именно для этого случая, налил в стаканы и один протянул Тане. Прервав свою тираду, она пригубила стакан и весело улыбнулась. - «Совратил, все-таки, приличную женщину». Потом, сделав еще несколько глотков, без всякого сожаления заявила, - «Вот Танечка и стала блядью». Я возмутился, сказал, что таких слов вообще не употребляю, и попросил в моем присутствии их не произносить. Тем более по отношению к такой красавице. Таня только махнула рукой, - «Да брось, ты. Из песни слов не выкинешь». Мы неторопливо пили крымское вино и так же неторопливо вели беседу. Таня расхаживала по комнате, ее одежда той же грудой валялась на полу, каких либо попыток, хотя бы поднять ее, она не делала. - «Осуждаешь меня?», - вдруг спросила Татьяна. - «С чего бы это?», - не понял я. - «Замужняя женщина, ночью, тайком, в номере гостиницы с чужим мужчиной». Я бросился уверять, что ничего в этом страшного нет. Так живут многие и ничего, мир не рухнул. Вообще, в семейной жизни полезно иногда выпустить пар где-нибудь на стороне. Семью это только укрепляет. - «Ты, как был философом, так и остался. Под любое деяние базу подведешь». Татьяна продолжала расхаживать по номеру со стаканом крымского вина. - «Не такая уж я порочная. Просто жизнь замучила. Когда в девчонках ходила, никто жениться не хотел, а мне так хотелось замуж. Только муж и пожалел, женился. Теперь я ему не нужна, а мужиков вокруг полно. Как вышла за него, так мужики, как мухи на мед слетаются, все крутятся вокруг. Почему так?», - Таня грустно посмотрела на меня. Потом она мне рассказала, что она не блядь, а живая женщина, она никогда бы не стала, только муж все пьет и пьет, а на нее никакого внимания не обращает. Придет домой пьяный, завалится на кровать, повернется к стенке и только храпит. А ей-то что? Ей только двадцать четыре года, ладно бы никому не нужна была, а то ведь мужиков целый рой вокруг, все лезут, все хотят, а она тоже не железная. - «Да, ладно, ну его, этого мужа, налей мне еще», - вдруг заявила Татьяна и глаза ее весело, озорно засверкали. Но мгновение мне показалось, что передо мной стоит не она, а Лариса, настолько озорной и веселый блеск был в ее глазах. Мы проговорили до трех часов ночи. Потом Татьяна вдруг засобиралась, заторопилась и попросила меня вызвать такси. Я попытался ее отговорить, но она твердо сказала, - «Лучше будет, если меня никто не увидит, когда я вернусь домой. Да и тебе надо выспаться, завтра ведь опять нырять пойдешь?». - «Пойду», - согласился я. Все мои попытки проводить ее до дому не возымели успеха. Таня твердо и решительно потребовала, чтобы я ее даже до такси не провожал. Все, что она мне позволила, это выйти на балкон и проследить, что она благополучно села в машину и уехала. Когда такси с желтым огонечком на крыше скрылось внизу за поворотом, я, долив в стакан остатки вина, погрузился в грустные размышления. Мне вдруг стало нестерпимо жалко Татьяну. Красивая молодая женщина, живи и радуйся, так ведь нет, не получается. Мучается человек и ничем уже ни я, ни кто-нибудь другой ей помочь не сможет. Я сидел на балконе, отхлебывал из стакана и думал, почему так устроена эта жизнь? Живут люди, встречаются, любят друг друга, женятся. Ведь, любят же, если женятся? Куда потом все девается? Я медленно допил вино, глянул на часы. Была половина четвертого. В девять «Крым» отходит от причала. Спать осталось всего ничего. Я завел будильник, расправил кровать и, перевалившись через буртик, оказался в безразмерной кровати. Минуту спустя я уже спал.

*****

Я бежал в мареве рассвета по безлюдным улочкам Балаклавы. Сердце бешено молотило в грудь, легкие разрывались, пытаясь провентилировать мой, еще не избавившийся от алкоголя, организм. Я задыхался, ноги подкашивались, казалось, вот-вот и я рухну на прохладный предутренний асфальт. Метрах в ста пятидесяти легкими спортивными двухметровыми прыжками меня настигали Rok и WoWan. В их руках были увесистые бейсбольные биты. Немного поотстав, бежал муж Татьяны. - «Стой, москальская морда», - доносилось сзади, на несколько мгновений придавая мне свежих сил. Я чуть-чуть убыстрял бег, но погоня неотвратимо приближалась. - «Девочек ему наших на халяву захотелось», - стремительно приближался голос Rokа. Я бежал изо всех сил, но уже понимал, что все это бесполезно. - «Да какая она ваша», - пронеслось у меня в голове, - «Такую девку у нас из России увели, а теперь еще и претензии предъявляют». Сзади неторопливо меня догнал белый Форд-транзит. Он поравнялся со мной, окошко приоткрылось, и я увидел Леху Мардасова. - «Юрий, я же говорил, вам на такие глубины погружаться еще рано. Вы должны были окрепнуть, подрасти над собой. Вы посмотрите, как вы дышите. Хэ, хэ, хэ», - Алексей очень живописно изобразил, как я дышу, - «Как хряк, которого сейчас зарежут. Вообще, на подобные погружения идут только под руководством инструктора, а вы, как мальчишка, полезли, куда вас никто не просил и влипли. Вы злоупотребили крымским гостеприимством, вы нарушили законы шариата. У нас не принято изменять женам и разрушать чужой семейный очаг. Выпутывайтесь сами, Юрий. Вам штраф и предупреждение». - «Леха, помоги, они прибьют меня». - «Не думаю, что они будут слишком неправы. Отправьте рапорт по команде на мое имя, я поразмыслю на досуге, что смогу сделать для вас». Боковое стекло медленно стало подниматься. - «Леха, сволочь, помоги!» Стекло приостановилось, и Алексей презрительно процедил, - «Помогу обязательно. Помогу сразу, как только вы научитесь вести себя и вежливо разговаривать со старшими по званию». Выпустив легкое облачко синеватого удушливого солярного дыма, форд неспешно пошел вперед. Сзади я отчетливо слышал топот трех пар приближающихся ног. - «Леха, ты что, мусульманство принял, что ли», - на бегу размышлял я. Впрочем, как следует обдумать этот вопрос мне было некогда, топот сзади становился все громче и громче. Впереди развернулось невесть откуда взявшееся в этот утренний час такси и подкатило к ларьку, стоящему у самой дороги. Из машины вышел водитель и склонился к окошечку. У меня замаячила надежда. Превозмогая себя, я прибавил скорости, на ходу пытаясь достать из кармана деньги. Водитель, рассчитавшись с продавцом, повернулся к машине, неторопливо открыл пачку сигарет и принялся прикуривать. До такси оставались считанные метры. Из выхлопной трубы шел дымок, глушитель, торчавший из-под заднего бампера, мелко подрагивал. Решение созрело мгновенно. Водитель, не трогаясь с места, с любопытством смотрел на нашу живописную группу. Толстый, взмыленный, с выпученными глазами пузан, несущийся по утренней улице, и три спортивного вида товарища с бейсбольными битами, бегущие сзади, это конечно интересно. Мне даже не пришлось открывать машину. Заведенное авто стояло с распахнутой водительской дверью. Мне оставалось только вскочить за руль, врубить передачу и вдавить педаль газа в пол. Краем глаза я видел вывалившуюся сигарету из широко раскрытого рта водителя. - «Стой, русская морда», - прозвучало буквально в десяти метрах от меня. Я вывернул руль, выезжая на дорогу, и истерично проорал в открытое окно, - «Бандеровцы!!!». Машина была не первой свежести, но сто двадцать держала легко. Я несся по извилистым улочкам спящего городка, резина на поворотах отчаянно визжала, машина заваливалась на бок, готовая вот-вот перевернуться. Я вылетел на перекресток, проскочил на красный свет невесть как тут оказавшегося светофора и чуть не снес двух гаишников, стоявших рядом с жигуленком с грозной надписью «ДАI» и дружно вытянувших полосатые палки, предлагая мне остановится. - «Господи, вам то что не спиться, такая рань», - пронеслось у меня в голове. Позади взвыла сирена и замелькал проблесковый маячок. - «Опять!!! Когда же это все кончиться, сколько можно?!», - мне вдруг пришла мысль, не сниться ли мне все это. На пассажирском сиденье лежал штопор, я схватил его и, ткнув себя в ногу, взвыл от боли. Безумно захотелось домой, к жене, в тихую, уютную квартиру. Дорога петляла, я делал поворот за поворотом, сирена позади звучала все тише и тише. Резина издавала режущий уши звук, цепляясь за сухой асфальт, перебудив, наверное, пол города. Я вылетел на пригорок, с которого дорога уходила с поворотом вниз. Не сбавляя газа, я вывернул руль, но машина не послушалась и, развернувшись боком, продолжала нестись прямо. Весь пригорок был покрыт тонкой коркой льда. На меня стремительно несся телеграфный столб. - «Откуда здесь лед, его тут даже зимой обыщешься», - успел подумать я. В следующее мгновение раздался грохот и все погрузилось во тьму.